(Вспоминаю с некоторой тревогой, что я серьезно обдумывал, принимать ли прыщавую молодую студентку, единственным отличием которой была привычка повторять «Такие дела» при каждой паузе в разговоре. «Такие дела», продолжал я думать про себя, «такие дела»…) Некоторые женщины могут превратить комнату в эмоциональный мальстрем, просто зайдя в нее, и такое качество называется способностью к провокации. Насколько я знаю, в нашем языке нет антонима этому слову, чтобы описать, чем была Линда. У нее был талант без наркотиков поднимать настроение любой компании, умение разрешать .непримиримые противоречия, дар украшать комнату одним своим присутствием.
Она выросла на ферме, принадлежащей религиозной общине в Новой Шотландии, и это, вероятно, было причиной ее способности к со— переживанию, ответственности и интуитивного понимания распределения энергии. в группе людей. Но, мне кажется, то единственное главенствующее качество, которое делало ее волшебство действенным, было у нее врожденным: она по-настоящему любила людей. Это не могло привиться воспитанием, слишком явно было, что оно присуще ей от природы.
Я не хочу сказать, что она была веселой до тошноты или приторно-сладкой.
Она могла вскипеть, если ловила кого-то на попытке свалить ответственность на другого. Она настаивала, чтобы в ее присутствии поддерживалась необычайная правдивость, и она никому не позволяла роскоши бурчать в чей-то адрес в углу, что она называла «заныкать камень за пазухой». Если она застигала вас с таким грязным бельем в вашей душе, она вываливала его у всех на виду и заставляла вас тут же при всех быстренько устроить постирушку. «Тактичность? — сказала она мне однажды. — Я всегда считала, что это понятие подразумевает, будто за показным согласием можно прятать гору дерьма».
Эти черты типичны для воспитанных в общине и обычно приводят к тому, что их от всего сердца не переваривают в так называемом «учтивом» об— ществе — основанном, и от этого никуда не денешься, на безответственности, лжи и эгоизме. И все же нечто врожденное в Линде заставляло эти качества работать за, а не против нее. Она могла назвать вас в лицо подонком, не обижаясь на вас; она могла публично сказать, что вы лжете, и не назвать при этом лжецом. Она прямодушно знала, как ненавидеть грех и прощать грешников; и я восхищаюсь этим, ибо сам никогда не обладал таким уме— нием. Невозможно было ни с чем спутать или отрицать подлинную заботу в ее голосе, даже когда она прокалывала один из ваших любимых мыльных пузырей рассудочности.
По крайней мере такое впечатление осталось у нас с Норри. У Тома, когда он познакомился с ней, сложилось иное мнение.
— Смотри, Чарли, вон Том.
Я должен был бы дымиться, как вулкан, когда вышел из таможни. Мне было даже немного не по себе, оттого что я не дымился, как вулкан. Но после шести месяцев, проведенных в небольшой коробке без единой свежей морды, я обнаружил, что мне до смешного трудно невзлюбить любого незнакомца — даже таможенника.
Кроме того, я слишком много весил, чтобы сердиться.
— Точно. Том! Эй, Том!
— О Боже, — сказала Норри. — Что-то не в порядке.
Том дымился, как вулкан.
— Черт. Какая муха его укусила? Эй, а где Линда и Рауль? Неприятности в таможне, что ли?
— Нет, они прошли еще до нас. Они должны уже были взять такси и уехать в отель…
Том обрушился на нас, сверкая глазами.
— Это, значит, ваш образец совершенства?! Господи Иисусе! Да я бы ей шею свернул, мать-перемать! Из всех…
— Ооуа! Кто? Линда? Что?
— О Господи, потом. Вот они идут.
То, что выглядело как военный парад, надвигалось на нас «с факелами в руках».
— Слушайте, — быстро сказал Том сквозь зубы, улыбаясь, как будто бы ему только что гарантировали место в раю. — Устройте для этих кровопийц самое лучшее представление, на которое вы способны. Самое лучшее. Может, мне и удастся как-то успокоить эту компанию.
И он устремился к ним, раскрывая объятия и улыбаясь. Я услышал, как он на ходу бормочет себе под нос нечто, начинающееся с «мисс Парсонс» и содержащее столько шипящих, что ими можно было бы расстроить микрофоны — причем не шевеля губами.
Мы с Норри обменялись взглядами.
— Закон Пола, — сказала она и я кивнул. (Закон Пола, как нам поведал однажды Рауль, гласит, что не бывает ничего настолько идеального, чтобы не нашелся кто-то где-то, страстно это ненавидящий. И наоборот.) И тут на нас набросилась толпа.
— Сюда, мистер… когда выходит ваша следующая запись… пожалуйста, скажите нашим обозревателям… действительно ли это новая форма искус— ства… имеет силу… или вы… посмотрите сюда… мисс Драммон… верно ли, что вы не могли улыбнуться… перед оператором для «Звездного танца»… не могли бы вы посмотреть сюда… пожалуйста, продолжайте… или наши читатели… были бы просто в восторге от… но разве вы, мисс Драммон…
прошу прощения, мисс Драммон… считаете ли вы, что вы так же хорошо танцуете, как ваша сестра Шера… нет пророков в своем отечестве… добро пожаловать обратно на Землю… сюда, пожалуйста, - бормотала толпа поверх звуков щелканья, клацанья, жужжа машинерией, мигая вспышками фотоаппаратов сквозь ослепительное сияние того, что выглядело как взрыв галактического ядра, увиденный с близкого расстояния. И я улыбался и кивал, и говорил изысканно-вежливые и умные вещи, и доброжелательно отвечал на самые грубые вопросы, и к тому времени, когда нам удалось сесть в такси, я таки дымился, как вулкан. Рауль и Линда действительно уехали раньше. Том нашел наш багаж и мы отъехали как можно быстрее.
— Послушай, Том, — сказал я в такси, — в другой раз назначай пресс— конференцию на следующий день, хорошо?
— А черт его все подери! — взорвался он. — Ну ее в пень, эту твою работу!
Он так заорал, что даже водитель дернулся. Норри схватила его за руки и заставила посмотреть на себя.
— Том, — мягко сказала она, — мы твои друзья. Мы не хотим орать на тебя и не хотим, чтобы и ты орал на нас. Ладно?
Он глубоко вздохнул, задержал дыхание, шумно выдохнул и кивнул.
— Ладно.
— Теперь я знаю, что с репортерами трудно иметь дело. Я это понимаю, Том. Но я устала и голодна, и у меня ужасно болят ноги, и мое тело просто убеждено, что весит триста тринадцать кило. Может, в следующий раз мы хотя бы что-нибудь сможем им приврать?
Том помедлил с ответом, его голос прозвучал спокойнее.
— Норри, я в самом деле не идиот. Весь этот бред должен был идти совсем не так. Я действительно назначил пресс-конференцию на завтра. И в самом деле попросил всех иметь совесть и сегодня оставить вас в покое. Эти подонки, которые на вас набросились, были те, кто проигнорировал мою просьбу, сукины…
— Подожди минутку, — вмешался я. — Тогда какого черта мы дали им представление?
— Ты думаешь, я этого хотел? — прорычал Том. — И что я, черт подери, скажу завтра уважаемым людям., которых в результате обошли? Но у меня не было выбора, Чарли. Эта чертова сука не оставила мне выбора. Мне пришлось дать этим стервятникам хоть что-то, иначе они пустили бы в ход то, что у них было!
— Том, объясни, ради всего святого, что произошло?
— Линда Парсонс, вот что произошло. Ваше новое удивительное открытие.
Господи, Норри, я совсем не такого ожидал, судя по твоим рассказам по телефону. Не знаю, чего я ожидал, но, во всяком случае, профессионала.
— Вы что… ээ… не поладили? — предположил я.
Том фыркнул.
— Для начала она мне сказала, что я выставляюсь. Это вообще были первые слова, которые я от нее услышал. Потом она сказала, что я невежда и неправильно, с ней обращаюсь. Неправильно с ней
