Но среди них нет отцов и сыновей. Таким, как Раймон, в роскоши отцовства отказано.
Пейнтраддо Чиевы. – Все. Кроме одной.
Среди них – копия. Одна из нескольких. Как умно. Как предусмотрительно. Впервые в жизни Раймон искренне позавидовал Сарио, ведь ему хватило смелости проникнуть в свою сущность и увидеть не только путь к достижению главной цели, но и неизбежные последствия.
Сарио – умница. Сарио – гений.
Сарио Грихальва заглянул себе в душу и увидел свет – такой яркий, что способен ослепить, такой жаркий, что способен испепелить. И он ослепил. Испепелил.
'И, наверное, не только меня, – думал Раймон, – но и всех, кто был ему нужен, а потом стал для него опасен”.
Он подошел к своему автопортрету, пригляделся. Как молод он был в пятнадцать лет… Лицо свежее, без единой морщинки, во взоре надежда, бодрость и вера в себя.
Вера в то, что он может стать Верховным иллюстратором.
'Номмо Матра эй Фильхо, номмо Чиева до'Орро”.
Он не стал Верховным иллюстратором. Зато он его создал.
Он выжал из легких весь воздух. Вот если бы с такой же легкостью выжать из сердца всю горечь и боль!
– Эйха, – сказал он, – какая разница? Просто иначе они это сделают сами, как было с Томасом… Может, и с Сарио надо было так поступить…
Он снял со стены Пейнтраддо Чиеву, коснулся изувеченной ладонью своего молодого лица, рельефного слоя красящих и связующих веществ, лака. Рецепт взят из Фолио… из Кита'аба. Да, это он. Одаренный, иллюстратор, Вьехо Фрато.
Тот, кем он был до Сарио.
Раймон Грихальва согрел в кулаке Золотой Ключ. Потом сорвал его с шеи, размахнулся и пронзил Чиевой до'Орро лак, краску, холст. И сердце.
Сарио стоял перед незаконченной картиной, столь восхитившей герцога. Нельзя сказать, что похвала герцога не доставила удовольствия художнику; вместе с тем она вызвала пренебрежительную, угрюмую ухмылку. Но Алехандро уже не мог ее увидеть.
– Нет, – процедил сквозь зубы Сарио. – Впредь я этого не допущу. Никто не вправе судить мои картины, кроме меня. Потому что никто не знает, сколько я отрываю от себя и вкладываю в них.
В эту картину он вложил мало. Не было самого главного, о чем просил Алехандро, – любви, сердца и души. Были ревность, обида, злость. И это проявилось. По крайней мере Сарио это видел.
– Верховный иллюстратор?
Тонкий голос. Женский. Он обернулся и махнул кистью руки – позволил войти.
Диега. Женщина из рода Грихальва, но и только. Мечтает наплодить детей от бездарного мужчины, иной доли не чает.
Она прижимала к груди глиняный кувшинчик; крышка была залита воском.
– Ставь. – Он указал на стол. – А еще?
Диега поставила горшок и, пятясь, покачала головой. Она боялась Сарио, и он об этом знал. Эйха, его это вполне устраивало: не проболтается. В обмен на помощь и молчание ей был обещан миниатюрный портрет мужчины, которого она прочила себе в мужья. Не просто картинка: пока она будет в целости и сохранности, мужчина не охладеет к Диеге. Задача не такая уж сложная для того, кто постиг тза'абскую лингву оскурру; разумеется, никаких секретов Сарио этой женщине не раскрыл. “Видно, она и сама не понимает, о чем просит, – решил он. – Если потом захочет расстаться с мужем, ничего не выйдет, пока кто- нибудь из них не умрет”.
– Нет? – спросил он строго. – Ты убираешь ее комнаты, стираешь простыни, – неужели такую ерунду не смогла раздобыть? Диега снова замотала головой.
– Верховный иллюстратор, у нее давно не было месячных.
– Давно не было… – У него перехватило дух, несколько секунд он хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. А потом так стиснул зубы, что они хрустнули и заныли.
Конечно. Ребенок. От Алехандро.
Почему он даже мысли не допускал, что это может случиться? Он не думал, не пытался вообразить, чем они занимаются в постели, – во-первых, имел силы об этом не думать, а во-вторых, был поглощен работой. К тому же Алехандро и Сааведра люди скрытные – огнем своей страсти не делились ни с кем. Только друг с другом.
«Ребенок от Алехандро. Рос под ее сердцем, пока я писал портрет. Даже сейчас он там…»
Он спохватился: Диега еще здесь, ждет, боится. С трудом изобразил улыбку.
– Эйха, делать нечего. Разве что порадоваться, эн верро? У нее родится малыш, побочный сын самого герцога. – Подумав, он добавил:
– Или дочь. Не надо забывать, женщины тоже бывают полезны. Ты из их числа, а? – Он одарил Диегу улыбкой, от которой у нее мороз пошел по коже. – Эйха, можешь идти. И не волнуйся, получишь ты своего… Доминго?
– Алонсо.
– Ну да, конечно. Алонсо. Прости. Через десять дней приходи ко мне в Палассо Веррада, все будет готово. Она расстроилась.
