– Куда?
– Туда, где он был. В потайную комнату. Где мы с тобой прятались.
– Так он был там?
– Да, его туда отвели.
– А ты уверен, что он мертв?
– Он мне велел… Он велел уничтожить картину. И тогда он… освободится. – Сарио вонзил зубы в нижнюю губу, и она побледнела еще сильнее. – Надо посмотреть, но я… боюсь.
– Выходит, ты не знаешь…
– Он сказал, это его убьет! Он сказал, что хочет смерти!
У нее саднило в груди. В животе и голове царила ледяная пустота.
– Тогда… мы должны выяснить. Надо знать наверняка.
– Они узнают. Они обо всем узнают и сделают со мной то же самое…
Сааведра посмотрела на него. Раньше она не подозревала, что Сарио способен испытывать страх.
– Если он мертв… Если он мертв, они об этом узнают. А картина…
В горле набух комок, Сааведра проглотила его. Был лишь один ответ, и она сомневалась, что Сарио – умница Сарио – его не знает. Наверное, просто не может высказать вслух. Предоставляет это сделать ей.
– Значит, надо убедиться: они нашли то, что должны были найти по замыслу Томаса.
Казалось, кровь навеки отлила от лица Сарио. Глаза черны, щеки бледны, язык заплетается.
– Ведра…
Она тягостно вздохнула.
«Матра, молю тебя, помоги! Граццо – пожалуйста! Молю…»
– Сарио, где картина?
– В кречетте.
– Придется туда сходить.
– А что потом?
Она посмотрела на “Смерть Верро Грихальвы” – копию одного из величайших фамильных шедевров.
– Сжечь, – спокойно произнесла она. – Спалить дотла. Устроить пожар в кречетте.
– Но…
– А потом нас найдут. Все увидят, что произошло, но никто не догадается почему. Может быть, нас накажут, но никто – слышишь, Сарио? – никто не узнает, почему мы это сделали.
– Ведра…
– Другого способа нет.
Да. Она это знала. И он знал.
Их всегда преследовали беды. Необъяснимые, непостижимые.
А теперь еще и это.
– Сарио, иначе нельзя.
Он коснулся дрожащими пальцами губ и мешковатой, заляпанной красками летней блузы на груди.
– Матра эй Фильхо, помогите нам… О пресвятая Матра, дай нам сил…
Сааведре стало весело: надо же, когда припекло, взывает к святым, на свое пришибленное “я” уже не надеется.
Но она не рассмеялась. Не смогла. Сил хватало лишь на то, чтобы невидяще смотреть на картину и думать о Томасе Грихальве, чей Дар погиб из-за надругательства над автопортретом, чью жизнь унес огонь Сарио.
«А мы сами? – подумала она. – Что мы сейчас губим в себе?»
Ответ был прост: невинность.
Столько всего погублено за каких-то десять дней. С чем их сравнить? С нерро лингвой, выкосившей больше половины семьи? Или со стрелой тза'аба, убившей Верро Грихальву?
Она смотрела на картину. Сарио подвел итог, сорвал покров с огромной и горькой истины их предков. Грихальва. И тза'аб.
Они – прямые потомки Верро Грихальвы, что доказано генеалогией. А еще, как всем известно, они – прямые потомки Всадника Златого Ветра, фанатичного слуги Пророка, – быть может, вот этого воина, что изображен на картине.
Глава 4
