– Входи, – сказал он тихо и отступил, когда поднялась щеколда. Раймон Грихальва вошел в ателиерро не сразу. Бросил взгляд мимо Сарио на верстак, прошептал молитву и произнес громче:
– Я один. Сарио улыбнулся.
– Ну конечно, сангво Раймон. Иначе бы я просто не пустил тебя. Складки, прорезанные временем на лице, заметно углубились.
– Номмо Матра, разумеется. – Раймон направился прямиком к столу и не оглядывался, пока Сарио запирал дверь. – Так. – Раймон остановился у верстака, под черным камзолом напряглись плечи. – Значит, ты стал копиистом?
Сарио рассмеялся. От души.
– Копиистом? Я? Ты способен это вообразить?
– Значит, нет? – Раймон склонился над верстаком. – Я способен вообразить… – Он осекся.
– Да. – Сарио ухмылялся. – Я так и думал, что ты заметишь, если тебе дать шанс.
'Сейчас увидит. Сейчас поймет”.
Теперь только хриплое, прерывистое дыхание нарушало тишину да шорох перекладываемых страниц.
– Матра Дольча… О Милая Матерь! – Рука сангво схватила Чиеву, поднесла к губам, затем прижала к сердцу. – О Святой Сын…
–..и Акуюб, – со смехом добавил Сарио. В нем росло возбуждение. – Но я сомневаюсь, что тебе доводилось слышать это имя.
У Раймона перехватило дыхание. Наконец он вновь обрел способность шевелиться. Уперся ладонью в верстак и повернулся к Сарио.
– Что это? Что? Фолио?
– Нет, не Фолио. – Сарио улыбнулся. – Не просто Фолио. Кое-что посерьезнее. Сангво Раймон, мы даже не представляем всей правды… и эти болваны в рясах, все эти санктас и санктос!
Раймон старел быстро, как и все Одаренные; к сорока годам он выглядел на шестьдесят. Сила ушла, бодрость иссякла, паутина страдальческих морщин обезобразила красивое лицо. Он был рожден для самоотречения и мук, и теперь под их спудом в нем чахла неуемная душа, снискавшая ему прозвище Неоссо Иррадо. В дряхлеющем теле еще жил прежний человек: сильный, волевой, талантливый. Он возвысился над всеми Вьехос Фратос, год назад они избрали его сангво, но постоянные мысли о принесенной им жертве, о заплаченной цене старили его дух точно так же, как годы старили тело.
С заметным усилием взяв себя в руки, он спросил:
– Сарио, что все это значит?
Сарио рассмеялся. Восторг рвался на волю, не было сил его сдерживать – Верро Грихальва послал нам не просто страницы, которые стали нашим Фолио. Это не просто текст, научивший нас новым приемам искусства и надлежащему поведению. Нет. Сам о том не догадываясь, он проторил нам путь к власти, дал ключ к чужеземному волшебству. Так мы это и воспринимали, так на это и смотрели, но видели ключ из простого металла, а не из настоящего золота. – Сарио взглянул на Чиеву Раймона, затем коснулся своей, закрыл ладонью. – Нет, Раймон, это не просто Фолио. Это Кита'аб.
– Этого не может быть! – гневно выкрикнул Раймон.
– Это Кита'аб, – повторил Сарио. – Раймон, посмотри еще раз. Вспомни, разгадана лишь треть нашего текста, и то… мы пропускали непонятные слова и даже целые отрывки. – Убрав руку с Чиевы, он подошел к Раймону. – Да вот хотя бы… – Он полистал страницы Фолио, ткнул пальцем в одну из них. – Видишь? И тут. И тут. По всему Фолио, на всех остальных страницах.
– Вижу, – блеклым голосом промолвил Раймон.
– Грихальва этого слова не знают. – Палец Сарио задержался на тесном рядке письмен. – Акуюб. Вот что это такое. – Теперь ему было легко – он хорошо изучил слова и их смысловые значения. – Акуюб, Раймон. Владыка Пустыни. Наставник Человека.
– Ты разобрался… в этом?
– Меня научили. Да, теперь я в этом разбираюсь. – Он ухмылялся, высматривая радость в лице сангво Раймона, в его усталых глазах. – Я много чего знаю.
'Но тебе открою далеко не все”.
Раймон был бледен как восковая свеча.
– И как ты намерен использовать эти знания?
– Как ты и хотел. – Сарио пожал плечами. – Я тебя очень хорошо понял.
'Где же одобрение?” Он поспешил добавить:
– Сделаю все возможное, чтобы один из Грихальва…
Он не закончил фразу. За стеной комнаты, за стеной Палассо Грихальва, в нескольких улицах от квартала художников, неожиданно грянули исполинские колокола Катедраль Имагос Брийантос. К ним присоединились колокола других санктий и молелен.
«Сейчас?»
Сарио, коренной житель Мейа-Суэрты, язык колоколов знал великолепно. Екнуло сердце: он разобрал мелодию, понял, что это за звон, хоть и никогда его раньше не слышал; он всегда звучал чуть-чуть иначе, ведь на памяти Сарио в семье до'Веррада умирали только дети. “Номмо Матра, пусть они сейчас же смолкнут!'
