— Может быть, он и пробовал пойти старым путем? Но я закрыла ту комнату на ключ. А в кабинете, где я спала, была приоткрыта балконная дверь.
— Вы оставили открытую дверь, не побоялись?
— В доме жарко. Мы часто оставляли открытыми двери или окно. Это же второй этаж.
— Простите меня за назойливость — то ружье зарегистировано?
— Да. Мужу подарили на шестидесятилетие. Но оружием он не интересовался, а я иногда стреляю на стенде. И даже ездила с друзьями на охоту.
Зазвонил телефон. Алина Максимовна с неудовольствием посмотрела на него. Похоже, не хотела снимать трубку. Но телефон продолжал звонить. Не спеша она подошла к аппарату — желтой, маленькой трубке, висящей на стене.
— Да,— сказала она тихо.— Ах, это вы, Убилава? Рада слышать. Я сейчас не одна. Если вас так интересует — следователь прокуратуры.
Она стояла в полоборота к Фризе, и он опять, взглянув на нее, отвел глаза. Долго смотреть на эту женщину было опасно.
Алина Максимовна произнесла всего несколько ничего не значащих фраз ровным, приветливым голосом, и эта приветливость была неприятна следователю. «У тебя же, милочка, муж умер, ночью ты застрелила человека, а сейчас любезничаешь с каким-то Убилавой». Фризе попробовал представить себе, как должна разговаривать женщина в ее положении. Ни один из промелькнувших в голове вариантов не подходил к Мавриной.
Алина Максимовна повесила трубку и спросила:
— Я сварю еще кофе?
— Нет, нет! — запротестовал Фризе и поспешно встал из-за стола.— Если я не утомил вас, может быть, покажете мне комнату, через которую залезли в дом? И кабинет мужа.
Алина Максимовна достала ключи из сумочки, жестом пригласила Фризе следовать за собой. Они молча прошли по довольно длинному коридору, и Владимир вспомнил мужчину, показавшего дорогу к дому Маврина, и его язвительное замечание о «хоромах». Действительно, дом был огромный.
В конце коридора хозяйка открыла одну из дверей. Как и все двери в этом доме, она была сделана из дуба и выглядела неприступной. Остановившись на пороге, Маврина пропустила следователя в комнату. Искоса взглянув на хозяйку, Фризе понял, что приветливый ровный голос Алины Максимовны в разговоре с Убилавой, почти светская беседа с ним за кофе, умело положенная косметика и пребывание в прекрасной форме, все это — неимоверные усилия воли, многолетняя привычка не распускаться. Сейчас лицо у нее выглядело застывшим и отрешенным.
Светлый отлакированный паркет в комнате был затоптан грязными следами, через разбитое окно метель намела целую гряду снега. На клетчатом шотландском пледе, покрывавшем широкую кровать, тоже лежал снег. Рядом с кроватью валялась разбитая фаянсовая ночная лампа. И на все это разорение Маврина смотрела равнодушно.
— Потопталась здесь милиция?
— Да. Снимали отпечатки, слепки следов.
— А разбитая лампа? — Фризе внимательно, метр за метром, ощупывал взглядом комнату.
— Наверное, свалил ветер. Когда я была здесь первый раз, все стояло на месте. Только разбито окно и снег на полу. Я ничего не трогала — закрыла комнату на ключ и ушла.
— Что отсюда пропало?
— По-моему, ничего. Я не проверяла. Да здесь и нет ничего ценного. Комната для гостей. Кровать, письменный стол…— она сделала широкий жест рукой, словно призывала следователя убедиться, что в комнате действительно нет ничего ценного.
Фризе остановился у разбитого окна. Рама была распахнута и тихо поскрипывала от гулявшего по дому сквозняка. За окном стоял сосновый лес.
— Эта сторона дома противоположная улице? — спросил Фризе.— Самая глухая?
— Да. Там дальше парк.
— И если хочешь подойти к дому незаметно, лучше идти со стороны парка? К окнам этой комнаты?
— Не очень-то приятно лазать по сугробам.
— Куда выходит балкон в кабинете мужа?
— На противоположную сторону. К дороге. Поднимемся, посмотрим? — Алина Максимовна закрыла комнату на ключ, подергала за ручку — проверила, надежно ли?
Кабинет Маврина был просторным и светлым. Две стены занимали шкафы с книгами, на третьей висел портрет писателя, перевитый наискось черной лентой. Портрет показался Фризе неудачным слишком застывшими и самодовольными были черты лица. И только острые, маленькие глаза, казалось, знали цену каждому, кто входил в этот кабинет.
Владимир Петрович прошелся вдоль шкафов. В одном из них пестрели издания «Академии».
Балконная дверь была завешена белой скатертью. Владимир Петрович слегка отвел ее. Выбитые стекла, расщепленные переплеты рамы. Кусок рамы аккуратно выпилен. «Коллеги всерьез поработали»,— подумал Фризе. На раме, на битом стекле, на бетоне балкона виднелись бурые пятна крови. Метрах в тридцати от дома проходила дорога. Территория участка была отгорожена высоким — метра два, не меньше — забором. В заборе — калитка с крепкими засовами.
Фризе опустил скатерть, повернулся к Мавриной. Она сидела на диване под портретом мужа.
— Отсюда я стреляла. Навскидку. Я кажусь вам циничной?
— Вы закрыли на ночь калитку? — оставив без внимания ее вопрос, спросил следователь.
— Конечно. И вечером калитка была заперта. Но замки и калитки — для честных людей.
— В какой комнате умер ваш супруг?
— Вот здесь.— Алина Максимовна протянула руку и осторожно дотронулась до массивного кожаного кресла.— Когда я вошла, подумала, что он задремал. Алеша любил сидеть в этом кресле, смотреть в окно. Ночью перед домом горит фонарь, сосны в снегу. Фантастическое зрелище.
Фризе слушал, не перебивая.
— Я постелила на диване и подошла к нему.— Алина Максимовна закрыла глаза ладонью, но тут же опустила руку.— Он был еще теплый. И вы не поверите — улыбался.
Фризе рассеянно разглядывал корешки книг, бронзовые статуэтки на многочисленных столиках и тумбочках. Потом достал из кармана визитную карточку и, секунду поколебавшись, приписал на ней свой домашний телефон.
— Алина Максимовна, я вам и так надоел, но если будет что-то новое, позвоните.
— Обязательно позвоню, Владимир Петрович.
«Даже не спросила, каких новостей я от нее жду»,— думал Фризе, выходя из дома. Он внимательно осмотрел калитку, прошел вдоль зеленого забора: никаких свидетельств того, что кто-то недавно перелезал через него. Ровная цепочка неторопливых следов по периметру участка говорила о том, что оперативники, приезжавшие на происшествие, знали свое дело. Стоя у забора, Фризе внимательно оглядел фасад дачи. На балкон можно было забраться по густо разросшимся веткам дикого винограда. Он решил проверить свое предположение и пошел к дому напрямик, по снежной целине. И под балконом поддал ногой какую-то банку, запорошенную снегом. Это оказалась банка из-под пива «Туборг». Фризе постоял минуту в задумчивости — по закону ему следовало найти сейчас понятых и в их присутствии изъять банку, как вещественное доказательство. Иначе она не может фигурировать в суде, как подтверждение того, что и банку отравленного пива санитар Уткин мог взять в доме Мавриных. Фризе усмехнулся. Это доказательство для людей без воображения. Любой умный человек сможет найти десяток убедительных причин, чтобы вызвать к нему недоверие. Заявит, например, что я подкинул банку и только после этого пригласил понятых. И еще — Владимиру совсем не хотелось до поры до времени посвящать хозяйку дачи в свое открытие. Поэтому он достал из кейса конверт и осторожно упаковал в него банку.
Со станции Владимир позвонил Мавриной. Номер был долго занят — Фризе даже пропустил одну электричку,— наконец, спокойный голос произнес «да».
— Алина Максимовна, надоевший вам следователь Фризе.
— Слушаю, Владимир Петрович. Вы что-то забыли спросить?
