Он грубо приподнял мою губу, обнажив зубы, — словно выдавливал таблетку из упаковки, — хотя я вполне могла укусить его за язык, который он насильно просунул сквозь мои сжатые зубы, ведь он уже не ласкал мое тело, как прежде. Его язык был голодным, жадным, и желал одного — утолить этот голод моими вздохами и вскриками.
Мимо нас, разбрызгивая лужи, проносились чужие машины. Никто не знал, что я — маленькая жертва в этом тесном салоне. Его пальцы расстегнули молнию на моем платье. Я слабо попыталась протестовать, но он даже слушать не стал. Когда пальцы коснулись моей обнаженной кожи, я невольно вскрикнула. Они просто обжигали меня.
Это конец, подумала я.
Но это было только начало…
Сиденье заскрипело. Моя кожа превратилась в клавиатуру. Его пальцы исполняли на моем теле какую-то мелодию. Но это уже не было прежней неуклюжей игрой. Его руки были покрыты волосками, поэтому я заранее знала, на какую «клавишу» он нажмет сейчас. Он возрождал во мне инстинкты двухлетней давности. Я вскрикнула от острой муки. Это был животный крик, не освященный мыслью. Он играл как по нотам. Потом он стиснул мне шею и приподнял. Я ощущала каждый свой позвонок.
То, чего я боялась и чего пыталась избегнуть, выросло и разбухло — оно сейчас поглотит меня целиком! Мелодия была такой сладостной, что я едва не зарыдала.
Я признала свое поражение и всхлипнула.
До того момента я рвалась убежать, страшась ползущих по моему телу звуков, но теперь я покорилась им всецело.
— Руйко… — мягко сказал он. — Тебе, наверное, хочется убежать? Вернуться к своим рабам? Чтобы они зализали твои раны сладкой слюной… Но это же просто трах! Для меня все это — ничто. Если хочешь сбежать, беги прямо сейчас!
Но в меня словно кол вбили. Зачем бежать? Это бессмысленно. Лерой явился вновь. Пути назад нет — его преградил человек, изнасиловавший меня у пианино. Если со мной никогда не случится того же чуда, есть ли смысл убегать?
— Зачем мне бежать? Что это изменит? Все и так изменилось, разве не так?
Он усмехнулся, давая понять, что оценил мою сообразительность.
— Нет. Теперь все изменится еще больше. Ты даже представить не можешь, насколько!
— Ты хочешь унизить меня, да? Оттрахать — и втоптать меня в грязь! Попробуй, если сумеешь. Я сейчас кончу. Если ты этим хочешь меня унизить, то давай, валяй! Ну же…
Он выплеснул на меня свою сперму — будто плюнул. Когда-то я плевала в него. Теперь роли переменились, но я, в отличие от него, не испытала удовольствия.
Лерой приподнял меня. Мы изучали друг друга, словно пытались найти на лицах признаки поражения. Наконец я сдвинула брови и опустила глаза. Я признала, что проиграла. Лерой набросил смокинг на мои голые плечи. От прикосновения холодной ткани меня пробрала дрожь. Он обнял меня своей большой рукой и привлек к себе. Его черная шелковая бабочка криво болталась на шее, задевая меня, как маятник. Я посмотрела в окно через его плечо. Из-за обогревателя окна запотели.
— Выключи печку.
Он выключил обогреватель и включил радио. Полилась старая мелодия Оу-Ви Райта. «Я всегда думал о тебе, — выводил певец. — Если ты разлюбишь меня, я не смогу жить…»
Я вытерла мокрую от слез щеку о его плечо. Протянула руку и начала писать на запотевшем стекле, но передумала.
— Что ты хотела написать?
— PAST.
— В этом слове нет смысла.
— Было бы хорошо, если бы ты был прав. Небо начинало светлеть. Сегодня, наверное, тоже весь день будет идти дождь… Зябкая для июня заря… Тело Лероя больше не согревает меня. Но он все еще играет на пианино. Он только и знает, что ударять по клавишам. Неважно, есть инструмент или нет.
8
Я засунула в рот градусник. У меня поднялась температура. В тот день я вышла из машины Лероя на полпути и дальше добиралась пешком, под дождем. После этого меня начало лихорадить. Из носа текло. Я вернулась домой промокшая до нитки, с волос ручьем лилась вода. Когда я открыла дверь, Ди-Си просто остолбенел. Я посмотрела на него равнодушным и отсутствующим взглядом. Он завернул меня в полотенце и повел в спальню. Потом поставил разогреваться суп. Я попыталась прикурить отсыревшую сигарету, но у меня, конечно, ничего не вышло. Тогда Ди-Си вытащил изо рта свою, зажженную, и участливо протянул ее мне. Я поблагодарила его.
— Я люблю тебя, — впервые солгала я, чтобы поднять настроение нам обоим. Это была ложь во спасение — с таким же успехом можно изображать страстное желание, когда трахаться совершенно не хочется. Ди-Си с отвисшей челюстью воззрился на меня. Он был похож на идиота. Даже за уши себя подергал, испугавшись, что у него что-то со слухом. Он не заметил, что суп закипел и убежал. И уж, разумеется, он не услышал мое «прости меня!», что я произнесла в душе.
Я весь день провалялась в постели, прикидываясь тяжелобольной и стараясь не думать о Лерое. Стоило мне закрыть глаза, как он вставал передо мной, словно прятался у меня под веками и только и ждал, когда я прикрою глаза. Он жил во мне. Из-за этого я не могла заснуть. Когда я держала глаза открытыми, мне удавалось переключиться на окружающие предметы и улыбающуюся физиономию Ди-Си. Но постепенно начала просыпаться память в других органах — пробуждались нервные окончания в носу, во рту, коже, напоминая о прикосновениях Лероя. О его руках, ногах, языке, члене… Я пыталась заснуть, чтобы отделаться от этих ощущений, но и во сне его пальцы сжимали мое тело, щекотали, приводили в смятение. Я просыпалась в липком поту, все мое тело изнывало в сладкой испарине. Мне вспомнилось английское слово — «wet dream». Это переводится как «поллюция». Но если дословно, то «влажные сны». Мои сны были куда более влажными, чем июньский сезон дождей.
Ди-Си страшно нервничал из-за того, что я не гоняла его, как обычно, и искренне волновался за меня.
— Слушай, Руйко, я решительно не понимаю. Что с тобой? Я сделал тебе сок, почему ты не пьешь его?
— Что ты мелешь! Да меня от него с души воротит. Выпью, когда начну умирать от голода.
Он изо всех сил старался угодить мне, готовил всякие вкусности — то почки, то печень, но меня мутило от одного только вида пищи, и я не могла проглотить ни кусочка. Мне хотелось лишь одного. Я чувствовала себя, как в детстве, когда болела. Меня просто ломало.
— Ты считаешь меня полным болваном… — обиженно сказал Ди-Си, не получив от меня ответа на очередную реплику. Кажется, он что-то нудил про погоду. Про погоду! Что мне сейчас до какой-то мерзкой погоды?
— Да почему я должна обсуждать тут с тобой эту гребаную погоду? — взорвалась я.
— За что ты меня ненавидишь, Руйко? А говорила, что любишь…
Мне стало тошно.
— Если я слушаю твои бредни о погоде, то это значит, что я тебя люблю? Так, что ли?
— Да, так… — Ди-Си всхлипнул и зарыдал.
У моих ног рыдали многие мужчины, так что это меня не слишком растрогало.
— Иди сюда. Обними меня. Полегчает.
Это было самым верным способом заткнуть фонтан его слез. Любому захочется поныть, если человек не может потрогать то, что ему дорого. Иногда я нарочно отталкивала партнера, когда чувствовала эту слабину, но сейчас у меня просто не было сил на подобные игры.
Я рассчитывала, что, лежа в объятиях Ди-Си, смогу представить, что меня обнимает Лерой, но ничего
