взволнованно проговорила она, с трудом переводя дыхание. — Приготовьте поскорее, пожалуйста.
— Обратись к господину Ниидэ — он у себя. Этим лекарством распоряжается только он, — ответил Цугава.
Женщина искоса поглядела на Нобору — наверно, почувствовала его взгляд — и, покраснев еще сильнее, помчалась к южному входу.
Цугава повел его дальше вдоль больничного корпуса — туда, где за пустырем виднелась обширная плантация лекарственных растений. Сейчас, в зимнюю пору, кусты и травы пожухли. Каждое растение было снабжено табличкой с названием. На плантации трудились садовники. Они рыхлили почву и укрывали теплолюбивые растения соломой. Цугава представил им Нобору. Садовники низко кланялись.
— Как успехи, Гохэй? — обратился Цугава к высокому, полному старику.
— Пожалуй, скоро будет готово, — ответил тот, почесывая двойной подбородок.
— В конце месяца я уезжаю. Хотелось бы до отъезда попробовать.
— Это можно.
— Тогда в ближайшие дни наведаюсь... Гохэй делает чудесное вино из плодов эбидзуру, — пояснил Цугава. — Оно совершенно черного цвета, сладкое и слегка терпкое на вкус. Красная Борода выращивает эбидзуру для лекарственных нужд, а старик из него вино гонит. Как-нибудь зайдем к нему вместе.
Покинув плантацию, они направились к северному корпусу больницы.
Там для защиты от ветра были высажены деревья — дубы, камелии, литокарпусы, сосны и криптомерии. Чуть дальше, в глубине бамбуковой рощи, виднелся, должно быть, недавно построенный домик. Цугава повернул было туда, но раздумал и, покачав головой, прошел мимо.
— Там живет О-Суги — ну, та, что просила у меня лекарство. Она прислуживает своей больной госпоже.
— А этот домик тоже принадлежит больнице?
— Нет, его построил отец этой больной. Дело в том, что его дочь — не обычная пациентка, — пояснил Цугава.
Происхождение ее держится в тайне, рассказывал он, известно лишь, что отец очень богат. Сейчас ей двадцать три, девушка просто красавица, зовут ее О-Юми. О-Юми заболела в шестнадцать лет, и вначале никто даже не предполагал, что она повредилась в уме. Ко всему прочему жених внезапно разорвал помолвку и женился на другой. Это повергло О-Юми в тяжелую депрессию, которой она страдала более года. Потом, когда всем уже казалось, что О-Юми пришла в себя, она вдруг совершила убийство. Ее жертвой стал один из служащих отца. В последующие годы она убила еще двоих, а третий лишь чудом избежал смерти...
— Она действовала изощренно: завлекала жертву своими чарами, соблазняла, а потом безжалостно убивала. — Цугава облизал пересохшие губы. — По словам счастливца, которому удалось спастись, вначале она, притворившись влюбленной, пригласила его к себе в спальню и после любовных утех, когда он совершенно обессилел, попыталась всадить ему в горло шпильку.
— Может быть, кто-то над ней надругался — и теперь она мстит за это? — нахмурившись, тихо сказал Нобору.
— Красная Борода предполагает другое. — Цугава снова облизал губы. — Он считает, что девушка страдает своего рода врожденной эротоманией, и у нее не столько психическое заболевание, сколько предрасположенность к психозу.
В памяти Нобору всплыл термин, означающий «чувственное наслаждение от убийства». Аналогичный случай разбирался в одной голландской медицинской книге, которую он прочитал во время учебы в Нагасаки. Он узнал также, что такие случаи издавна встречались в Японии, и даже записал симптомы болезни.
Стараниями отца девушка избежала наказания. Дело представили так, будто жертвы О-Юми пробирались к ней в спальню и пытались ее изнасиловать. Поскольку мертвые никак не могли опровергнуть эту версию, О-Юми оправдали. И лишь когда избегнувший смерти юноша рассказал, как вела себя с ним О-Юми, отец обратился к Ниидэ. Тот посоветовал изолировать дочь и держать ее под постоянным присмотром — иначе история может повториться. Тем более что внешне О-Юми выглядела вполне нормальной и могла ввести в заблуждение кого угодно. Чтобы избежать огласки, отец предложил Ниидэ построить для дочери домик на территории больницы, пообещав безвозмездно отдать его больнице, когда дочь его выздоровеет или умрет. Помимо того, он выразил готовность взять на себя все расходы по ее лечению и содержанию. Осенью позапрошлого года строительство дома было завершено, и там поселилась О-Юми вместе со служанкой О-Суги.
— В доме две комнаты и кухня, — продолжал Цугава. — О-Суги сама готовит и стирает. Все необходимое присылают родители. Ключ от входной двери есть только у О-Суги, в дом запрещено входить всем, кроме Ниидэ. О-Юми выпускают на прогулку лишь в сопровождении служанки.
— А существует ли способ излечить ее от этого недуга? — спросил Нобору.
— Кто знает? — Цугава покачал головой. — Ниидэ пытается ее лечить, но самое опасное — это периодически повторяющиеся приступы. Для этих случаев у Красной Бороды есть специально приготовленное лекарство. О-Суги как раз за ним и прибегала. Ниидэ никому его не доверяет, приготовляет самолично. Похоже, хорошее снадобье, но сильнодействующее.
«Чувственное наслаждение от убийства, — повторил про себя Нобору. — Психопатическая конституция... Это врожденное, а значит, преступления, совершенные девушкой, нельзя ставить ей в вину. Ведь не виновата же статуэтка в том, что ее вырезал неумелый мастер...»
Но к поведению Тигусы это не относится. Тигуса вполне нормальная девушка, и ей нет оправданий. Нобору закусил губу.
— Кто достоин жалости и сочувствия, так это О-Суги, — продолжал Цугава. — Конечно, она в услужении, и с этим ничего не поделаешь. Но как подумаешь, что ей приходится ухаживать за сумасшедшей и неизвестно, когда этому наступит конец... Ужас, да и только!
— Но ведь она в любой момент может отказаться.
— Нет, она не сделает этого, потому что сочувствует хозяину. Пожалуй, не только сочувствует, но, можно сказать, даже преданно любит его. — Цугава покачал головой и горестно вздохнул. — Честно говоря, я покидаю больницу без всякого сожаления. Грустно только, что больше не увижу О-Суги.
Нобору вспомнил, как зарделась О-Суги при встрече с ним.
О-Суги зарделась не потому, что увидала Цугаву. Она не питала к нему нежных чувств, хотя тот в разговоре с Нобору намекнул на интимные отношения. Ее заставил покраснеть пристальный взгляд Нобору. О-Суги сама призналась в этом, когда они познакомились поближе.
Нобору вскоре подружился с О-Суги, они даже стали встречаться, но, вспоминая потом об этом, он был вынужден признаться самому себе, что особой любви к О-Суги не испытывал. Скорее всего, не влечение, а тоска и отчаяние толкнули его к О-Суги. Только ей он и мог пожаловаться на свою судьбу. Не последнюю роль сыграл также интерес Нобору к болезни ее госпожи. О-Суги была прекрасным — лучшего не пожелаешь — слушателем. Нобору поведал ей, как попал в больницу Коисикава, откровенно высказывал недовольство здешними порядками и даже поделился своими сердечными переживаниями из-за измены Тигусы. Искренность и сочувствие, с какими О-Суги выслушивала жалобы Нобору, располагали к дальнейшей откровенности.
— Не буду я плясать под их дудку — не дождутся! — говорил он О-Суги. — Родители Тигусы да и она сама хитростью спровадили меня в эту дыру, но я добьюсь своего — они еще сами попросят меня вернуться!
— Вы так думаете? — О-Суги с сомнением покачала головой. — А мне кажется, ваша девушка не виновата в том, что вас прислали в больницу Коисикава.
— Почему ты так считаешь? — Нобору удивленно поглядел на О-Суги, которая впервые за время их знакомства позволила себе высказать свое мнение.
— Если родители нарушили данное вам обещание и выдали девушку за другого, она в этом не виновата, а вот господин Амано должен был как-то возместить эту потерю. По крайней мере помочь с назначением вас врачом при бакуфу.
Разговор этот происходил однажды вечером в конце февраля, когда Нобору и О-Суги впервые беседовали с глазу на глаз.
Перед бамбуковой рощицей, метрах в двадцати от дома, где находилась О-Юми, стояла скамейка. Всего в больничном дворе таких скамеек было семь. Они предназначались для больных, чтобы те могли отдохнуть и погреться на солнышке. Но эту скамеечку поставили в беседке специально для О-Юми. Туда никто из посторонних не заглядывал.
В тот вечер Нобору после очередной стычки с Ниидэ закрылся у себя в комнате и пил сакэ, купленное для него садовником. Однако тяжелый осадок после неприятного разговора с Красной Бородой не исчезал, и Нобору, прихватив с собой тыкву-горлянку с вином, вышел во двор, уселся на скамейке в беседке и стал потягивать сакэ прямо из горлышка. Вскоре появилась О-Суги. Она приготовила для О-Юми ужин и вдруг подумала: наверно, Нобору сейчас в беседке и ожидает ее. С полчаса назад у О- Юми был приступ, О-Суги дала ей лекарство — теперь госпожа уснула. О-Суги заперла дверь и пришла. Из ее рассказа Нобору заключил, что времени у них достаточно, вот и затеял этот разговор, тем более что был навеселе.
— Ты оправдываешь мою бывшую невесту, потому что добрая. На самом деле и она, и Амано — недостойные, бесчестные люди. Просто они испугались неприятностей и постарались меня спровадить в эту больницу. Меня не обманешь — я их насквозь вижу!
— Мне кажется, вас пригласил сюда господин Ниидэ, — возразила О-Суги. — Он давно уже говорил, что ему нужен хороший помощник, а Коисикава более, чем любая другая больница, нуждается в способном, знающем враче.
— В таком случае он ошибся в выборе. Чтобы быть хорошим врачом, знаний недостаточно. Нужны еще время и опыт. А я пока желторотый юнец.
Нобору сделал большой глоток и неожиданно
