числу этих легкомысленных женщин, в ее душе проснулись гнев и неприязнь. Но нынешней ночью она поняла, что у О-Мон подчас не хватает денег на еду, что, опустившись до продажи своего тела, она ничего не получила взамен. Теперь О-Сэн с жалостью думала о ней, позабыв о собственных бедах и несчастьях.
— Бедная, бедная О-Мон, — повторяла она.
В первый день нового года погода выдалась пасмурная. Поев дзони[49], О-Сэн вместе с Котаро посетила храм Убусунагами[50], а затем отправилась в храм Сэнсодзи поглядеть на церемонию изгнания злых духов. На обратном пути она нос к носу столкнулась с О-Такой. Они отошли в сторонку перекинуться парой слов. О-Сэн сказала, что ей очень хотелось нанести визит О-Таке, поздравить с Новым годом, но она не решилась по известной О-Таке причине. Они пожелали друг другу здоровья и благополучия в новом году. Прощаясь, О-Така, как бы между прочим, сказала, что Сёкити новогодние праздники провел в семье Кадзихэя.
— Близких родственников у него нет — вот он и напросился к Кадзихэю, — добавила она.
— А он все время был в Эдо или уезжал куда-то? — дрогнувшим голосом спросила О-Сэн.
— Разве я тебе не говорила? Кадзихэй пристроил его к хозяину плотницкой мастерской в квартале Абэкава. Он там работает и живет у него в доме.
— А как зовут хозяина?
— Не знаю, но отыскать его не составит труда — не так уж много плотницких мастерских в одном квартале. Если захочешь повидаться с Сёкити... — Не договорив, О-Така взглянула на небо и воскликнула: — Ой, кажется, снег собирается!
Извинившись, что ей надо еще заглянуть к знакомым в Ханакавадо, О-Така поспешно простилась.
В воздухе закружились мелкие снежинки. Прохожие сразу оживились, дети с ликующими криками забегали по улице, радуясь снегу. Даже Котаро заколотил ножками по спине О-Сэн и стал ловить на ладони падавшие сверху снежинки.
О-Сэн почувствовала себя счастливой. Ей было приятно, что Сёкити напросился к Кадзихэю на встречу Нового года. Сёкити сказал, что у него нет близких родственников, но на самом деле, видимо, хотел отпраздновать Новый год с ее знакомыми, чтобы воспользоваться этим случаем и расспросить о ней. А может, он уже узнал всю правду и в ближайшие дни зайдет с ней объясниться? Каких-либо определенных доказательств у нее не было, но его стремление побыть среди ее друзей свидетельствовало о том, что он по-прежнему любит ее. Так думала О-Сэн, и, хотя чувствовала беспочвенность своих надежд, эти мысли делали ее счастли вой.
Вечером третьего января из Коги приехал Мацудзо. Он доставил овощи оптовому торговцу в Сэндзю и кое-что привез О-Сэн: листья лопушника, свежую морковь, овощи для засолки — всего более двух каммэ[51]. Кроме того, он выложил на стол белые рисовые лепешки моти, красную фасоль и рис. На этот раз он тоже остался переночевать, как всегда молча курил пахнувший полынью табак и грозным взглядом осматривал комнату. Ушел он еще до рассвета, оставил немного денег, сердито сказав, что это мальчику на сладости.
— Не заберете ли узел с вещами О-Цунэ? — спросила О-Сэн, когда он надевал сандалии.
Мацудзо задумчиво поглядел на нее и глухим голосом произнес нечто, как будто бы абсолютно не связанное с вопросом О-Сэн:
— Не всегда хорошо, когда человек поступает честно. Точно так же нехорошо, когда человек пытается хитрить.
Он перекинул через плечо палку с привязанными к ней корзиной и пустым мешком и вышел из дома.
Несколько дней О-Сэн никак не могла успокоиться, раздумывая над тем, что означали эти слова Мацудзо, какой таился в них намек. И еще она не понимала, с какой целью приезжает Мацудзо, оставляя ей продукты и деньги. Трудно было поверить, что в эти тяжелые времена он так поступает исключительно из дружеского расположения. Но если он это делает не по доброте душевной, то почему? Что он в таком случае замышляет? Он не забрал узел с вещами О-Цунэ, наверно рассчитывая приехать снова. Ну а как ей вести себя, когда он появится в следующий раз? Думать об этом ей было неприятно, а посоветоваться не с кем — вот и приходилось переживать это наедине с собой.
В первые дни нового года О-Сэн не раз подходила к мастерской Кадзихэя, вглядывалась в проходивших мимо людей, надеясь увидеть среди них Сёкити, но он так и не появился. По-видимому, он до сих пор ей не верит. В глубине души она еще надеялась, что Сёкити ее навестит, но, даже убедившись, что ожидания ее напрасны, она не очень печалилась. Главное, он был рядом: от ее дома до мастерской в Абэкаве рукой подать. А поскольку Сёкити находился поблизости, сохранялась и надежда, что он наконец узнает правду, и ей, О-Сэн, остается лишь терпеливо ждать. О-Сэн не сомневалась, что поступает правильно, но в последнее время она заметила, как переменились к ней соседи — и это ее встревожило. Она никогда с ними особенно не общалась, но прежде, проходя мимо, заглядывала к ним, да и женщины вечерком заходили к ней поболтать. И вдруг, словно сговорившись, они перестали приходить. Это началось в конце минувшего года. Мало того, встречаясь на улице, они упорно отворачивались, не отвечая на ее приветствия. По-видимому, на то есть причина, как и в случае с Томосукэ и его женой, думала О-Сэн, но, сколько ни пыталась, не могла припомнить в своем поведении ничего заслуживающего упрека. А решив так, она перестала придавать этому значение.
О-Сэн и прежде не была особенно близка с соседями, не могла по бедности как положено угостить их, когда они приходили в гости, а при ее надомной работе даже считала болтовню с ними потерянным временем. Но все же их единодушное отчуждение вызывало досаду, и она все чаще стала испытывать тоскливое чувство одиночества. При случае она пыталась дружелюбно заговаривать с этими женщинами, но они по-прежнему сторонились ее.
Однажды в конце января О-Сэн вместе с Котаро отправилась поглядеть на церемонию освящения нового храма Дзидзо, воздвигнутого на набережной Янаги. Она купила ароматическую свечку и присоединилась к веренице паломников, направлявшихся к храму. Внезапно позади нее послышался презрительный смех и кто-то громко сказал:
— Да уж, нынешние женщины позабыли о долге и совести, а еще идут, как ни в чем не бывало, к святому месту, к храму. Обещает, мол, буду ждать тебя вечно, а года не проходит, как связывается с другим мужчиной. И ведь совсем еще молоденькие — семнадцати лет не стукнуло, а туда же...
О-Сэн не стала оборачиваться, но голос показался ей знакомым. Ну конечно же, это говорила О-Кан — одна из женщин, которая прежде частенько заходила к ней посудачить. Ее муж был владельцем овощной лавки.
Кровь бросилась О-Сэн в голову. Она сразу же догадалась, кого эта женщина имела в виду. Заметив ее, О-Кан специально заговорила громко, чтобы О-Сэн слышала. Теперь О-Сэн стало ясно, отчего соседки перестали к ней заглядывать. Должно быть, О- Така разболтала, и они решили порвать с ней из сочувствия к Сёкити. Другой причины О-Сэн не находила. Что поделаешь, остается только ждать, пока правда выплывет наружу — тогда и они угомонятся. Так думала О-Сэн, стараясь себя успокоить. Но О-Кан продолжала.
— Страшное дело, когда человек потерял стыд. Не успел родиться ребенок, как умер муж. Простая женщина не находила бы места от горя, а этой все нипочем. Воспользовалась тем, что после пожара все знакомые поразъехались из города, преспокойно устроилась на прежнем месте и стала ждать возвращения жениха. А когда тот вернулся, нахально заявила ему, что честно ждала, а ребенок вовсе не ее.
— Какой позор! — подхватил кто- то из толпы. — А ведь такая молоденькая — и двадцати еще нет. Бессердечная, испорченная женщина!
Дольше терпеть О-Сэн не могла. Вне себя от негодования она подскочила к О-Кан и закричала:
— Это вы обо мне говорите?
— Понимай как знаешь, — ответила та, на всякий случай отступив на шаг. — Что от людей слышала, то и говорю. А тебя имели в виду или кого другого — не знаю. Впрочем, о ком бы ни говорили, это уже слишком...
— Что значит «слишком»? Что вас так возмутило? Говорите прямо! У кого это нет ни долга, ни совести? Кто пристроился к чужому мужчине? Кто родил от него и утверждает, что это не ее ребенок? Кто вам сказал об этом? Говорите — не стесняйтесь!
О-Сэн кричала так громко, что вокруг них стала собираться толпа, заплакал напуганный Котаро. Но О-Сэн не замечала столпившихся людей, не слышала плача малютки. Сжав кулаки, злобно сощурив глаза, она подступала к О-Кан и кричала:
— Молчите? Должно быть, вам нечего сказать? Тогда скажу я: все, что вы наболтали вашим поганым языком, — неправда, наглая ложь! Ни вы, ни тот, кто вам это насплетничал, не знаете правды. Ни на столечко! Все это чистый вздор и вранье!
— Тогда объясни, почему ты до сих пор одна, почему твой жених не женится на тебе? — позеленев от злости, прошипела О- Кан.
— Об этом я говорить не хочу, и вообще это вас не касается.
— И все же ответь, почему он от тебя отказался? — О-Кан выставила вперед свое плоское лицо и злобно сверкнула глазами. — Ведь вы встречались после того, как он вернулся. Отчего же он отказался жениться? Может, это ты не хочешь?
— Я за него не отвечаю. Что до меня, то я его честно ждала. И ребенок не...
О- Сэн вдруг умолкла, не договорив. Ее остановил громкий плач Котаро. Вцепившиеся что было сил в ее плечи маленькие ручонки словно пробудили ее от дурного сна. Наконец она увидела обступившую их толпу и разинутый в крике рот О-Кан. Зачем я здесь, зачем вступила в перебранку с этой противной женщиной, как
