хотелось бы, чтобы вы потом говорили: я, мол, своей смертью подтвердил несостоятельность своих принципов. Вовсе нет — исключительно собственную неспособность их придерживаться. Но я протянул с этими принципами одиннадцать лет, чего и вам желаю.
Извините за лекторский тон — это старая привычка, которую не изжить.
И конечно, я не сказал этим ребятам главного: система вовсе не случайно работает именно так, как работает. Наши противники могли бы обходиться с нами иначе. Это известно точно. После Бостонского восстания они провели эксперимент — зачистили север Конфедерации до грунта, а потом тщательно пропалывали. Что получилось? Одиночки. Подростковые группы. Теория неограниченного террора. Рост неорганизованной преступности. Радикализация сельской местности и этнических меньшинств — не угрожающая самому положению вещей, но все же достаточно неприятная. И, в качестве коды, события семилетней давности. На них зашла со стороны солнца по-настоящему тайная подпольная организация. Представь себе, у них посреди столицы берут штурмом, успешно берут штурмом Цитадель, и делает это непонятно кто. Если бы в Новой Англии или в Канаде существовало организованное подполье, заговорщикам не удалось бы спрятаться. Кто-то что-то да засек бы. А так…
Понимаешь, я ведь был с ними знаком — по конгрессам, по конференциям, по работам. Я знал Рассела, Асахину, Логана, Гинзбург — я даже Кесселя знал. Я не берусь себе представить менее подходящий материал для успешной попытки переворота. Вот и в СБ, видимо, не могли, пока не пошла стрельба. Но постфактум они оценили масштаб ошибки. И сделали выводы. Во всяком случае, новоанглийскую модель они больше нигде внедрить не пытались.
Мы нужны им. Как вентиль, как источник информации — и да, кадров. Как санитары леса. И все, что я пока делаю, — учу молодых санитаров, как выполнять свои обязанности с наименьшим ущербом для себя и для леса. А еще у меня есть основания предполагать, что как минимум два человека в штабе оценивают положение дел примерно так же, как и я, и их оно совершенно устраивает. По разным, правда, причинам…
Вместо эпилога
MUST DIE[125]
Говорят, старики не боятся смерти.
Чушь.
Нет ничего особенного в старости. Ни от чего она не избавляет. В молодости думалось — я исключение. Если не преодолевать страх смерти — как работать репортером в «горячих точках»? А потом, когда «горячей точкой» стал дом, навык пригодился. Тогда еще казалось: другие овладеют им с возрастом, сами собой — когда осознают, насколько бессмысленно бояться того, чего в конце концов нельзя избежать.
Уже на излете сорока она поняла: кто начал бояться, осознав, что смертен, боится и в старости. Так же сильно. Она похоронила достаточно друзей и просто знакомых, чтобы похоронить и остатки заблуждений — как своих, так и всеобщих. Отвага, мудрость, понимание людей — они не прилагаются к возрасту, как зубная щетка к двум тюбикам пасты на распродаже. Просто те, кто начал их оттачивать смолоду, к старости получают надежный и безупречный инструмент.
Поколение «потерянных детей» жило на износ — только одному из десяти повезло перевалить через шестьдесят. Но уж кто перевалил, тот держался крепко. Далеко не всегда из страха — просто обидно уходить из мира, когда все вроде бы наладилось и жизнь начала возвращать долги…
Но все, кто, перевалив за шестьдесят, уходил спокойно, не цепляясь судорожно за каждый день, не теряя достоинства, — ушли бы точно так же и в сорок, и в пятьдесят.
Она не понимала, как можно иначе.
Больше сорока лет назад она выбрала жизнь, которая, казалось, не могла быть долгой, а вот ведь, миновала шестьдесят, потом семьдесят…
Если ты готов умереть каждый день, то каждый день принимаешь как подарок судьбы.
Если боишься умереть, то как унизительную подачку.
Она достает сигариллу — недорогой, но приятный бразильский табак, слегка сдобренный вишней и ванилью. Курить начала как раз в преддверии шестидесяти, когда целовать в губы стало некого. Чем меньше в жизни больших радостей, тем больше ценишь маленькие.
Закуривает. Сквозь тонкие пряди дыма смотрит в глаза каждому из голографических призраков, зависших над столом. Не она собрала этот виртуальный шабаш, не она председательствовала, но ее слова ждут. Матриарх подполья. Прародительница Сарра.
Среди призраков есть те, кто боится умереть, не дожив до шестидесяти. И у них имеются все основания для страха.
— Что ж, господа, — говорит она. — Вы знаете, зачем мы здесь. У нас не так много времени, и у нас тут некоторая проблема…[126]
Призрак напротив, мужчина в непроницаемых, как полумаска, очках, улыбается во весь свой большой рот, опознав цитату. Остальные, кажется, ничего не уловили, но тем хуже для них.
— Мой источник сообщает, что Эней и бежавший с ним вампир до сих пор не схвачены. Прошло уже более месяца, а это значит, что их, скорее всего, упустили.
— Я полагаю, Эней мертв, — говорит лысый призрак по правую руку. — Канун полнолуния, он был ранен… Вампир прихватил его просто как «корову», а сам, скорее всего, был убит местными. В последний раз их засекли на Западной Украине. Я нисколько не удивляюсь тому, что следов варка тоже не нашли.
— А что говорит ворье? — спросил высокий седой призрак у своего визави. — Вы нашли барыг, работавших раньше с Трюкачом и Коброй? Искренников со своей дамой пара приметная, должны были наследить.
— Нашли. Трюкач у них не появлялся. Свои заначки эта пара, видимо, опустошила еще до побега на Восток. Здесь тупик.
— Но даже если Эней мертв, есть еще остатки группы Пеликана. И розыскные мероприятия тоже закончились ничем.
Хозяйка кабинета обводит призраков огоньком сигариллы.
— Скажите мне, коллеги, а чего мы вообще хотим? Операция «Крысолов» закончилась пшиком. Ее инициатор погиб. Проект, считайте, похоронен. Чего еще желать?
— Мы должны убедиться, что все чисто.
Слово «убедиться» лысый призрак произносит с нажимом.
Она морщится. В ее вирт-маске отключена передача мимики, так что собеседники не заметили этой гримасы. Эвфемизмы. Опять эвфемизмы…
Полгода назад, вот точно так же витиевато изъясняясь, они приговорили Ростбифа.
— Как вы себе представляете, э-э-э… процесс убеждения? — спрашивает призрак в очках- полумаске.
— Вы прекрасно понимаете, о чем я.
— Я не спрашиваю, что вы имеете в виду. Я спрашиваю, как вы себе представляете сам процесс. Нужно принести голову Энея на серебряном блюде? Или вас устроит что-то… менее красноречивое?
— Никак не представляю, господин интендант, — отвечает за лысого черноволосая, коротко стриженная женщина. — На это у нас есть начальник боевой секции, представлять такие вещи — его специальность.
— Это не моя специальность, — рубит седой призрак.
— А кто у нас заведует контрразведкой… по совместительству?
— Я охочусь на варков и ловлю крыс.
