Он не был изменником, не был предателем. Он был хорошим партизаном. Готов был отдать и отдал жизнь за революцию. И все-таки он сказал.
Слава тем, кто крепок телом и духом, кто до конца смог вынести муки и пытки за свое дело! Много было и их, замученных, с печатью молчания на губах и умерших с проклятием, брошенным в лицо врагу. Но… что сильный не отдаст, то у слабого можно вырвать. И не его в том вина. Весь позор, весь стыд все равно упадет только на головы тех, кто в годы революции, в годы великих событий способны были быть только палачами.
— С-собака! — процедил опять, сплевывая, офицер и приказал отряду спешно собираться.
— А с этим что делать, господин поручик? — спросил кто-то, толкая бесчувственного Семку ногой.
— Ясно что! Взять с собой. Еще проверим, а то, может быть, снова придется.
На носилках из двух винтовок и одной шинели, четверо солдат понесли его, переругиваясь. Но тащить им скоро надоело. За каким-то кустом они остановились на минуту, что-то поправляя. Потом с трудом догнали остальных.
— Ваше благородие! — доложил немного спустя один побойчее. — Он сдох, кажися. Что в нем, мертвом, толку-то?
— Я вот вам дам, сукины дети, сдох! Отделаться хотите!
И поручик чиркнул спичкой. — Глаза Семки были широко открыты и безжизненны.
— Вот стервец! — изругался офицер.
Потом, посмотрев на солдат подозрительно, приказал выбросить.
И тело замученного партизана, упав грузно на сыроватую землю, покатилось по склону и, приткнувшись к кусту распускающегося шиповника, замерло без движения навеки.
Долго ждал не подозревающий нависшей над ним опасности отряд.
— И чего только копается? — ругал матрос Сергея.
Впереди по шоссе показалась большая часть белых. Партизаны попрятались по кустам. Солдат проходило много, нападать было опасно, и их пропустили мимо. Не прошло и получаса, как впереди показались опять солдаты.
«Куда это их прет столько?» — подумал матрос и приказал ребятам лежать под кустами не шелохнувшись.
Вдруг где-то с тылу раздался выстрел.
— Черти! Сволочи! — закричал он, вскакивая и предполагая, что выстрелил кто-либо нечаянно из своих. Все дело испортили!
Но оттуда же послышались громкие крики и стрельба. Их обошел первый миновавший отряд. Сзади с шоссе тоже засвистели пули.
— Обошли! — панически крикнул кто-то.
— По бугру!.. По бугру!.. — бегал, раскидывая по гребню растерявшихся вначале ребят, Егор. Зарокотал пулемет и, точно косой, срезал верхушки нескольких кустов над головами.
Из-за прикрытия оправившиеся партизаны открыли сильный ответный огонь.
Два раза белые пробовали занять сопку и оба раза осаживали, оставляя убитых и раненых.
Через полчаса — первые зловещие фразы:
— Егор! Патрон мало!
— Две обоймы!.. Последняя!..
Видел матрос, что плохо дело. Забрались белые еще выше на соседний бугор и оттуда поливают из пулемета. Упал Кошкарев, медленно мешком осел Румка, и закорчились, судорожно хватаясь за землю, еще несколько человек. Слышал он, что редеют выстрелы и что кончаются патроны.
«Пробиться! — мелькнуло у него в голове. — Может хоть кто живым выйдет. А так пропадут».
— Сошников! — кричит Егор. — Кончено дело! Стрелять нечем!
— Эх! — решил он, — все равно пропадать!
И загудел во весь голос.
— Товарищи! За мной!..
И первым скатился под откос, на дорогу, за ним ринулись оставшиеся, человек двадцать.
Выстрелы сразу оборвались. Тонкая цепь как будто дрогнула, но из-за поворота, лязгнув железом подков о землю, вылетел и врубился откуда-то взявшийся полуэскадрон.
«Точка! — решил матрос и наган с последнею пулей взметнул к виску. — Нет! — мелькнула мысль. — Пусть сами, а она им». — Выстрелил в упор в грудь какого-то кавалериста и упал рядом с ним, бессильно откинув назад разрубленную голову. Через несколько минут все было кончено. По дороге валялись зарубленные, а человек восемь были захвачены живыми. Среди них Егор… Силантий… Яшка… Васька… Их оставили для допроса.
Егор стоял хмуро и вызывающе. Когда офицер, заметив это, ударил его кулаком по лицу, он проговорил холодно, сплевывая на траву кровь:
— Бей! Теперь твоя взяла! Бей, сволочь! Попался бы ты ко мне, я с тебя совсем шкуру спустил бы!
— А, м-мерзавец!.. — завопил в бешенстве офицер и только что замахнулся на него снова….
Как вдруг… далеко, далеко за горами глухо загудели взрывы. И видно было, как выражение тревоги и растерянности невольно появилось на лицах белых.
— Товарищи идут! — громко и убежденно крикнул Яшка.
Единодушный вздох облегчения вырвался у всех пленников. А Силантий, широко, по-детски улыбнувшись, перекрестился даже.
— Я вам покажу!.. Я вам дам товарищей! — закричал опять офицер.
— Ничего ты, подлец, не покажешь, — угрюмо и с насмешкой опять сказал Егор. — Вам самим убираться надо. Разве что только по пуле пустить сумеете!
Должно быть, и правда некогда стало белым, потому что они отказались даже от допроса.
— Только не возле дороги! — говорил старший офицер поручику. — Здесь наши же проходить будут.
Партизан отвели на несколько сот шагов как раз к самому берегу моря.
— Прощайте, ребята! — сказал Егор.
И, должно быть, впервые разгладились морщины на его хмуром лице, и он улыбнулся.
— Прощайте! Знали мы, что делали, знаем, за что и отвечаем.
Треснул залп. Крикнуло эхо. Испуганные взметнулись чайки. Упали люди.
— Готовы!
— Следующие…
По щеке у Яшки катились слезы. Его старая чиновничья фуражка с выцветшим околышем и кривобокой звездой съехала набок. Рубаха была разорвана. Он хотел что-то сказать, но не мог.
Остальные замерли как-то безучастно. Только Силантий, сняв шапку, стоял спокойно, уставившись куда-то мимо прицеливающихся в него солдат, и тихо молился.
— Господи! — шептал он. — Пошли на землю спокойствие… и что б во всех краях, какие только ни есть, товарищева сила была… И не оставь Нюрку!
Уже широко бледная полоса наступающего рассвета залегла на востоке. И предутренним сырым холодком повеял ветер с моря, когда, нагруженные буханками, не предупрежденные Семкой, ребята Сергеева отряда приближались к своему укромному убежищу в горах.
«Запоздали немного, — думал Сергей, — и то еще торопились. Всего какой-нибудь час передохнули».
И он с удовольствием вспомнил, как в крохотной хибарке старика сторожа за это время он успел узнать все последние новости города.
…«Белым не хватает кораблей… Самый главный ихний уехал… Должно вот-вот придут товарищи… Все рабочие ожидают».
