Париж 1914 (темпы операций)

Идея Шлиффена — о численном перевесе на правом крыле — в основе своей глубоко верна, хотя его указания полностью и не были выполнены, немцам все же удалось достигнуть численного перевеса. Роковые последствия этого для союзников уже достаточно известны. Но вместе с тем показано, что ошибки Мольтке вовсе не были такого порядка, чтобы коренным образом изменить расчеты Шлиффена.

Если бы ограничиться двумя этими моментами, которые сам Шлиффен считал главнейшими для судьбы плана в целом, мы останемся по-прежнему перед лицом загадки. Необходимо встать на другой путь, дать иную, более конкретную и четкую характеристику. Преимущества, полученные немцами в начале войны, были уже определены как выигрыш темпа. Противоречит ли такое определение двум главным моментам, указанным Шлиффеном? Конечно, нет. Выигрыш темпа и получился в силу использования географических особенностей театра войны; он реализовался в численном превосходстве, полученном на правом германском крыле. Но почему же в таком случае потребовалось это новое определение? Потому что без него нельзя понять всего, происшедшего в действительности. Оно более конкретно и более соответствует реальному положению, сложившемуся в результате шлиффеновского маневра.

Можно пойти еще дальше. Шлиффен превосходно учитывал, что немцы опередят своего противника в быстроте сосредоточения сил в решающем пункте (районе) стратегического фронта. Когда французы начнут реагировать на этот факт, они будут вынуждены к импровизации, которая станет рке запоздалой и немцы смогут достигнуть решительной победы раньше, чем французы успеют сделать необходимые перегруппировки. Фош также учитывал роль времени и делал свои расчеты, которые, однако, не были подтверждены историей. Можно было бы указать также и на то, что Шлиффен завлекал врага в эльзас — лотарингскую ловушку именно с целью выиграть время для главного маневра[387]. Словом, важность подчеркнутого нами момента о выигрыше темпа вовсе не была тайной для руководства с той и другой стороны.

Но в таком случае, почему этот важнейший момент не получил отчетливой и ясной формулировки у Шлиффена и до сих пор не понят и не уяснен со всей полнотой? Поскольку дело касается Шлиффена, были определенные исторические основания для такого умолчания. Никто не станет обвинять его в забвении динамики маневра, роли его стремительности, внезапности и молниеносной мощи. Разгадка в том, что все эти моменты Шлиффен рассматривал как нечто само собой разумеющееся. Шлиффен все время стремился к тому, чтобы придать маневру именно такой высоко динамичный разворот.

Кто станет особо упирать на динамику как сущность наполеоновского маневра? Это представляется всем таким бесспорным и ясным, что к этому вопросу не возвращаются. „Бог войны“ мчался, как метеор, по Европе, все сокрушая на своем пути. Когда Наполеон III предложил престарелому Жомини набросать план кампании в Италии 1859 г., последний представил путаную схему из 25 линий. Значит ли это, что Жомини не понимал живой души наполеоновского маневра — его высшей динамичности? Конечно, нет. Наряду со своими схемами он дал замечательную по конкретности и силе изображения историю войн Великой французской революции. Живая динамика маневра мыслилась как что-то безусловно очевидное. Так мыслил себе маневр и Мольтке — старший, очень мало говоривший о подвижности, но зато давший замечательные образцы практического осуществления такого маневра.

О динамике маневра вспомнили и заговорили тогда, когда он атрофировался под влиянием позиционной войны. Обращаясь теперь назад к шлиффеновскому маневру, мы не можем о сущности его говорить в тех выражениях, которые применялись до войны. На первое место следует поставить качество высокой подвижности, которое было столь очевидным тогда, что о нем не считали нужным особо говорить.

Центр анализа должен быть с разбора бумажных планов передвинут на гигантское поле сражения, которое началось германской атакой через Бельгию и кончилось кровавой схваткой у Ипра, ибо мы вправе рассматривать эти сражения и эти маневры начала войны как единую грандиозную четырехмесячную битву. На протяжении этого периода решающее стратегическое преимущество, полученное немцами в результате осуществления шлиффеновского маневра, было развеяно в прах. И лишь кровавая неудача у Ипра может считаться завершением этого процесса — растраты полученного стратегического преимущества.

В свете истории важно не только, как было достигнуто это преимущество, но и как оно было утеряно. Последнее должно быть изучено не по истории планов войны, а на основе фактов и результатов боевой действительности. Вот почему наше исследование имеет в центре важнейший кризис данного периода — Марнскую битву.

Только таким путем могут быть изучены и поняты во всей широте и конкретности причины неудачи шлиффеновского маневра, осознана роковая потеря темпа в развитии этого маневра, в которой состоит суть всей проблемы.

В свете данной нами характеристики шлиффеновский маневр (это относится, конечно, ко всякому маневру) имел три стадии.

Первая стадия — когда маневр еще в „чистом“ виде сохранял качество внезапности, когда сущность его еще была тайной для противника. На этой стадии главное состояло в быстроте стратегического развертывания по плану и еще большей быстроте движения войск к намеченным объектам.

Вторая стадия — когда маневр уже разгадан противником, когда на первый план выдвигается его реакция. Это наиболее важная и ответственная стадия, когда маневр проверяется в огне сражения, когда противник в свою очередь может развернуть контрманевр.

Третья стадия — результат маневра, в данном случае позиционный фронт, символизировавший его крах.

В первой стадии немцы имели выдающийся успех, в конечной стадии — поражение. Центр исследования должен быть сосредоточен на промежуточной стадии, когда решалась судьба маневра. Грани ее весьма относительны. Можно сказать, например, что она началась в приграничном сражении и кончилась Марной, а можно расширить ее вплоть до битвы у Ипра.

И в том и в другом случае исследование сталкивается с чрезвычайно сложным и запутанным сплетением различных факторов, в чем читатель имел уже возможность убедиться. Мы поступим правильно, если руководящую нить будем искать в сопоставлении первой и третьей стадии маневра. Маневр — неподвижный фронт — такова главная противоположность.

Было бы ошибкой думать, что эта противоположность резко обозначена лишь в сопоставлении первой и третьей стадий. Напротив, она проникает всю вторую, промежуточную, стадию. Уже в начале манёвра можно усмотреть признаки, предвещавшие конец. И дальше, шаг за шагом, эти признаки все возрастают, чтобы завершиться полным омертвлением маневра.

По мере развития войны сила маневра ослабевала, а процессы, вызвавшие к жизни „позиционный фронт“, оказывали все более мощное давление.

Необходимо рассмотреть теперь две стороны проблемы: во-первых, динамическую силу маневра, или вопрос об оперативной подвижности армий; во-вторых, препятствия, которые он встретил в сфере тактики, т. е. вопрос о тактической подвижности.

2. Оперативная подвижность армии в 1914 г.

а) Оперативная эффективность

До сих пор еще в расчетах соотношения сил обычно фигурирует численность войск обеих сторон, которая, с дополнением данных о вооружении, обученности и политико-моральном состоянии войск, считается надежным критерием для определения шансов в предстоящем столкновении. Подвижность, как важнейший фактор, обычно упускается из виду. Это было закономерно для эпохи, когда подавляющую массу войск составляла пехота, подвижность которой была более или менее одинаковой для европейских стран. Наполеон, так же как и его противники, измерял по карте циркулем расстояния, какие должны были пройти его корпуса в течение дня. И все же он одержал свои победы, главным образом,