причиной? Нам говорят, что 30 августа Клюк отказался от проведения плана Шлиффена и принял новый план действий для своей армии[113]. Но вот этот новый план, якобы принятый Клюком, вызывает большие сомнения[114]. Клюк, сначала задавшийся целью окружить 5–ю французскую армию, очень скоро отказывается от этого намерения и увлекается преследованием англичан. Потерпев и здесь неудачу, он решает встать заслоном против Парижа, но инициатива левофланговых корпусов вынуждает его перейти Марну. Никакого последовательного плана здесь усмотреть невозможно. Действия Клюка, скорее, объясняются наличием инерции, влекущей его в восточном направлении. Внешним поводом, как известно, явилось стремление Клюка оказать помощь 2–й армии[115]. Этот факт только подтверждает наличие такой инерции[116].
В свою очередь, Бюлов после ряда безуспешных попыток выдержать направление, данное ему в директиве германского главного командования от 27 августа, т. е. к Парижу, получает окончательное направление левым флангом на Реймс. Эта конечная перегруппировка отвечает желаниям всех командующих армиями, обезопасивших свои фланги, и утверждается германским главным командованием, которое все еще убеждено, что им одержана победа над союзниками в общестратегическом масштабе. Имеет ли смысл при таком положении вещей приписывать ответственность за создавшееся положение исключительно одному из командующих армиями? Для этого нет никаких оснований, хотя не менее верно, что все они допустили крупные ошибки[117].
Гораздо важнее выяснить сущность инерции, которая тянула правофланговые армии на восток. Французский исследователь[118] дает следующее объяснение: «Движение налево, осуществленное крылом (правым), приведет к тому, что опасные разрывы окружающего фронта (пять германских армий) исчезнут. Армии, продвигающиеся теперь на нормальном боевом фронте, будут в состоянии преодолеть всякое сопротивление с фронта, если враг снова будет противостоять им. Мольтке и все командующие армиями, таким образом, удовлетворены. Но как только движение налево осуществлено, фронт окружающей массы сокращается с 240 до 160 км. 160 км — это как раз свободный промежуток между двумя крупными пунктами — Парижем и Верденом. Вся окружающая масса должна, таким образом, разместиться между Парижем и Верденом, и, вместо того чтобы обойти Париж с запада, армия Клюка должна сдвинуться к востоку, подставляя фланг Парижу и армии Монури, которую только что видели отступившей к Парижу».
Эта арифметика также не может служить исчерпывающим объяснением. Ее основные предпосылки: недостаток сил охватывающего крыла, создавшиеся в связи с этим разрывы и, наконец, необходимость их устранения — вот что вынудило Мольтке, по мнению Валарше, сдвинуть все шесть армий в промежуток между Парижем и Верденом.
Но, как мы уже указывали, главная масса германских корпусов оказалась прижатой к Вердену, где они не принесли никакой существенной пользы в Марнском сражении. Скопление войск здесь было так велико, что части мешали друг другу. Например, конница 5–й германской армии не могла долго пробиться через запруженные дороги и выйти вперед. Зачем нужна была здесь такая плотная масса? Какие стратегические результаты могли быть достигнуты? Существует точка зрения, что взятие Вердена частями 5–й германской армии могло бы существенно повлиять на исход Марнской битвы. Но овладение Верденом вовсе не имелось в виду, и указанная масса двигалась западнее Вердена. Мольтке по-прежнему возлагал на левофланговые корпуса второстепенные задачи[119], сосредоточив, однако, здесь свою главную массу. Почему нельзя было бы осуществить обратного распределения главных сил, сосредоточив эту массу на правом крыле? Дело, таким образом, не только в недостаточности сил, совершавших маневр, но и в неправильном распределении их. Союзники были слабее на своем левом фланге. Именно там им угрожала катастрофа. Именно на это направление возлагал свои надежды Шлиффен, а также и Мольтке (в своей директиве 27 августа). Как же вышло, что главная масса сил была сосредоточена не у Парижа, где решалась судьба маневра, а у Вердена, где никогда не предполагалось достигнуть решающего успеха? Что касается разрыва в центре окружающей массы, то ведь он и явился следствием этого стягивания сил к Вердену.
Вообще говоря, разрывы между армиями отнюдь не являлись фактором решающего значения в маневренной войне. У противника эти разрывы при отступлении к Парижу были и больше, и опаснее. Но, конечно, разрыв между 2–й и 3–й германскими армиями, достигший 80 км и угрожавший увеличиться еще больше, превращался из фактора тактического в оперативный и обозначал, по сути дела, предоставление двух правофланговых армий их собственной судьбе. Конечно, ни Клюк, ни Бюлов не могли пуститься на такую авантюру — обходить Париж с запада, когда три левофланговые армии маячат где-то у Вердена. Этот момент упускают из виду критики Клюка. 30 августа германское главное командование и командующие двумя правофланговыми армиями находились уже перед лицом вполне конкретной ситуации, когда ставить вопрос о продолжении шлиффеновского маневра было уже поздно. Выше было показано, как именно возникло такое положение. Конкретной причиной явилось сражение на Маасе, приковавшее к этой водной преграде 4–ю и 5–ю армии и побудившее 3–ю армию изменить направление своего движения. Мы не склонны слишком упрощенно толковать значение этих событий. Но бесспорно, что германское главное командование проявило полнейшее безволие перед их лицом. Не последнюю роль играло здесь то обстоятельство, что посты командующих 4–й и 5–й армиями занимали высокопоставленные особы, не очень-то считавшиеся с директивами германского главного командования. Но кто вообще считался с ними?! Пожалуй, ни одна из этих директив не была выполнена за все время кампании. В результате отдельные мероприятия, которые могли быть приняты к облегчению положения, не были проведены. Так, например, форсирование Мааса было бы ускорено, если бы 4–я и 5–я армии больше тяготели именно к западному направлению. Но самое главное, продвижение правофланговых армий в гораздо большей степени обеспечивало бы отход противника, чем упорные бои на Маасе.
Итак, решение Клюка 30 августа вовсе нельзя рассматривать как случайную и личную его ошибку, совершенную помимо или, тем более, вопреки германскому главному командованию. Напротив, оно вполне соответствовало видам германского главного командования, которое «мало-помалу стало смутно чувствовать, что размах его маневра на пространстве между Верхним Мозелем и Нижней Сеной превзошел возможности сил, которыми оно располагало… Оно прибегло к уловке: подтянуть правое крыло к центру расположения, чтобы сократить фронт»[120].
Идея тактического заполнения пространства плотной массой сил одержала, таким образом, победу над идеей стратегического маневра.
Если вспомнить о том, что в начале кампании преимущество немцев состояло в выигрыше темпа, то потеря темпа нарастала именно вследствие того, что все расположение сдвинулось влево, т. е. туда, где французы были сильнее, при таких условиях союзникам было гораздо легче уравновесить соотношение сил; преобладание на правом германском крыле терялось.
Возникает вопрос, могла ли германская сторона сохранить свое преимущество в темпе и какими способами это могло бы быть достигнуто. Ответ можно получить, рассматривая ход событии от начала развертывания до Марнской битвы, В пограничном сражении, имея преимущество на правом крыле, немцы одерживают победу, вынудив противника отступить. Но дальше обнаружилось, что, легко подавляя сопротивление разрозненных сил противника, когда они задерживались, 1–я германская армия была не в состоянии догнать эти силы, когда они переходили в отступление. Тем не менее факт непрерывного продвижения 1–й армии вперед создавал постоянную угрозу для всего расположения союзников, вынуждая его все более подаваться назад. Например, Жоффр был вынужден отвести свои силы с Мааса независимо от тактических успехов немцев, форсировавших реку. Легко установить следующую зависимость: чем быстрее продвигалась 1–я германская армия в юго-западном направлении, тем меньше времени оставалось в распоряжении французского главного командования для
