спасла замерзшего сына Субудай-багатура, он всюду возил их с собой.
Сбросив на лавку заячью шубейку, Опалёниха засучила выше локтей расшитые рукава холщовой паневы и сполоснула руки под глиняным рукомойником. Перекрестив квашню, стоявшую у жарко натопленной печи, осторожно сняла наквашонник и сказала Вешнянке:
– Тесто поднялось! Месить пора…
Субудай посматривал на Опалёниху, на ее полные белые руки, равномерно опускавшиеся в тесто, на ее пышную грудь, перехваченную под мышками красным передником, и выпячивал сморщенные губы. Он достал из-за пазухи медную чашку и застучал по ней ножом. Вбежал старый безбородый нукер в запорошенной снегом шубе.
– Внимание и повиновение! – хрипло крикнул он.
– Принеси походные сумы красно-пегого коня! – приказал Субудай.
Нукер выбежал в сени.
Опалёниха приподняла тесто из квашни и со злобой бросила его обратно. Она подошла к оставшейся полуоткрытой двери и прихлопнула ее локтем.
– Дурень безбородый! – ворчала она. – Тепла не бережет!
Вешнянка шепнула Опалёнихе:
– Гляди, как одноглазый на тебя смотрит! Словно проглотить хочет…
– Тошно мне от него! – сердито отвечала Опалёниха.
Нукер вернулся, неся на плече кожаные переметные сумы, и опустил их на земляной пол.
– Развяжи!
Нукер распустил шнурки и сунул руки в баксоны.
– Зачем? – зашипел Субудай. – Что ты там оставил? Уходи!
Нукер отшатнулся и бросился из избы.
Субудай строго крикнул:
– Слышь ты! Слышь ты!
– Это он тебя зовет, – сказала Вешнянка.
Опалёниха не торопясь вытерла руки о передник и подошла перевалистой походкой. Субудай повторил:
– Слышь ты! Слышь ты! Вишнак!
Вешнянка подошла, робея. Субудай-багатур показывал на раскрытые сумы и старался объяснить:
– Давай! Мина! Давай…
Женщины переглянулись. Вешнянка опустилась на колени и стала доставать свертки. Опалёниха развернула сарафан из шелковой парчи, женские узорчатые рубашки, красные туфли с острыми загнутыми кверху носками. Субудай показал рукой Опалёнихе, чтобы она надела сарафан.
– Слышь ты! Скоро! – повторял он нетерпеливо.
Опалёниха пожала плечами:
– Да ты лучше, хан немилостивый, не меня, Вешнянку наряди! Куда мне такое княжеское роскошество.
– Угга! Маленьким не любим! – Субудай сердито затряс головой.
– Ишь какой хитрый! – сказала Опалёниха. – По-нашему заговорил…
Она отошла к печке, ловко накинула просторный сарафан, оправила тяжелые складки, вдела ноги в диковинные красные туфли.
– Сюда! Слышь ты, сюда! – шипел Субудай.
Опалёниха подошла. На скамье, на куске зеленой замши, лежали украшения из сверкающих алмазов, из переливающихся желтых, зеленых и красных как кровь камней. Субудай перебрал их, взял ожерелье из больших золотых монет, головную повязку из жемчужных нитей, несколько золотых браслетов и протянул их Опалёнихе.
– Скоро, скоро! – хрипло повторял он.
Опалёниха повела плечами, надела на шею тяжелое ожерелье, надвинула низко на лоб жемчужную повязку с длинными подвесками. Ее блестящие глаза лукаво посматривали из-под темных бровей на свирепого полководца. Опалёниха отошла в угол, горделиво приосанилась, подбоченилась и особой задорной походкой, как бывало в хороводе, проплыла по горнице. Вешнянка зажимала рот рукой и давилась от смеха.
– Вот, корявый леший, что надумал!
Субудай хлопал рукой по колену, впивался выпученным глазом в Опалёниху и нежно твердил:
– Кюрюльтю! Кюрюльтю!..[191]
Опалёниха остановилась посреди комнаты.
– Хватит! Побаловались! Пора блины печь! – сказала она сурово и хотела скинуть сарафан.
Субудай замахал рукой:
