– Угга! Нет! Тибе! Слышь, ты! Тибе…
Он вдруг отвернулся, наклонился к окну и прислушался. На улице раздались крики: «Урусуты! Урусуты!» – и резкие удары в медные щиты.
Лицо Субудая стало страшным. Он громко застучал ножом по медной чашке, сгреб ожерелья, драгоценные украшения, сунул их в баксоны и, не глядя на женщин, вышел, ковыляя, из избы.
Обняв испуганную Вешнянку, Опалёниха прислушалась. Топот коней и крики монголов на улице быстро удалялись и затихли. Опалёниха выглянула за дверь:
– Все куда-то ускакали… Скорей, Вешнянка, собирайся! Теперь или никогда!
Быстрыми уверенными движениями она сняла парчовую одежду, свернула ее и бережно положила на скамейку рядом с дорогими украшениями и красными туфлями.
– Боязно! – шептала Вешнянка, торопливо одеваясь. – Беда, если изловят нас! Одноглазый нас не обижал…
– Не надо нам его роскошества!
Опалёниха поправила свою посконную паневу, натянула заячью шубейку, вдела ноги в чеботы, повязалась старым шерстяным платком. Вешнянка была уже готова.
– Бежим!.. Даст Бог, к своим доберемся!..
Женщины осторожно вышли из избы и плотно прикрыли за собой дверь. Около горячей печи громко вздыхала и пыхтела забытая квашня.
Глава пятая
В погоню за Батыем
Пронеслась по русской земле молва, будто на безлюдных развалинах сожженной Рязани упавшие колокола сгоревших церквей сами зазвонили… Передавали, что вечевой колокол вдруг поднялся из пепелища, повис в воздухе и загудел, сзывая рязанский народ на борьбу с татарами…
Рассказывали, что во многих местах всколыхнулась разгромленная Русь, что укрывавшиеся в лесах мужики собираются в отряды сторонников, что во главе их встал удалой витязь Евпатий Коловрат, лихой медвежатник, знающий лесные тропы, ходы и выходы, что его отряд уже не раз нападал на мунгальские разъезды и уничтожал целые отряды сильных супостатов.
Слыша такие разговоры, пахари и охотники, много лет промышлявшие в лесах, все, у кого рука не ослабла и глаза не померкли, стали поспешно привязывать подтужинами к дреколью ножи и обломки кос, точить на черном камне копья и рогатины и, засунув топоры за пояс, направлялись на перекрестки дорог разыскивать боевые дружины Евпатия-медвежатника.
Тем временем Евпатий Коловрат двинулся на север, по следам батыевой рати.
Примкнувших охочих людей Евпатий разбивал на десятки и сотни, назначал им атаманов и всем давал наказы, как биться с хитрыми и находчивыми врагами, к каким прибегать уловкам, как не поддаваться на татарские обманы. Едва ли треть ратников Евпатия была на конях. Но и пешцы не отставали от конников и быстрым шагом или побежкой делали большие переходы.
Евпатий торопился. Он расспрашивал встречных, куда пролегла кровавая Батыева тропа. Остановки в лесах делал он самые короткие. Нужно было все идти вперед, добывая корм коням и хлеб ратникам, торопясь скорее догнать главного врага – царя Батыгу.
На одной из стоянок дозорные задержали двух монахов. Засунув за кожаные пояса длинные полы черных подрясников, с лыковыми котомками за плечами, оба монаха брели по тропинке на юг, в сторону половецких степей.
Один, высокий и тощий как жердь, шагал впереди; другой, низкий и широкий, жмуря красные слезящиеся глаза, зацепил крюком посоха за ремень переднего и ковылял боком, стараясь не отстать.
– Куда вас нелегкая несет? – спросил их Ваула. – И почему на вас рясы обвисли, точно с чужого плеча?
Красноглазый, теребя рыжую бородку, выступил вперед, переломился в поясе и поклонился до земли:
– Хощу рещи вам, о братие, что бежим мы от бесчинствующих злодеев, рекомых татарами, кои все земное искореняют нещадно…
– Потому вы и рясы надели?
– Рясы эти исконные наши и обвисли на нас от малоядения, – пропищал бабьим голосом высокий монах.
– Людие стали скупы, людие стали немощны, не чтут сана духовного. Чего только очи наши не видели! – продолжал красноглазый. – И бессловесные скоты и бесчувственные каменья от того, что сейчас деется, могут повергнуться в плач и стенание! Увы!.. Горе нам, увы!
– А куда же вы путь держите? – строго спросил Ваула. – От смерти или за смертью?
– Да что ты непутевое речешь!.. В Киев мы идем, братие, в Киев златоглавый, первопрестольный! Там, сказывают, монаси не голодуют и не бегают, как здесь, а спасаются в монастырских скитах в достодолжном почете… Потому – народ там богобоязненный, полный благочестия, а злые татаровья далеко. О них там и слыхом не слыхали.
– А вы топоры держать умеете или их за печку запрятали? – спросил Ваула.
– Отроду топора в руках не держали. Где нам мирским делом заниматься! Мы духовные стихи поем, заупокойные молитвы и сладостные стихиры читаем.
– Видим мы, что вы из родной земли бежите, когда она кровью заливается, когда мунгалы детей в костры бросают! – сказал грозно Звяга. – У нас в отряде тоже есть монах, отец Ратибор. Да еще человека четыре сбросили подрясники, натянули зипуны и взялись за рогатины. А вы что? Ненужные вы, дармоеды!
