под нос, схватил незаконченный портрет и отнес его в машину.
Он положил холст на покрывало и, нахмурившись, произнес:
— Мы разрешим этот вопрос раз и навсегда.
Несколько минут спустя Сет подъехал к дому Грейс, выпрыгнул из машины и быстрым шагом направился к двери.
— Обри! — прокричал он. — Кто-нибудь есть дома?
— Сет! — радостно воскликнула Грейс и выбежала из кухни.
— Привет! Ты знаешь, мне очень нужна Обри.
— Она же по воскресеньям играет в софтбол.
— Да, как же я об этом забыл!
Игра была в самом разгаре, когда Сет приехал в парк. «Крабы» — команда Обри — проигрывала своим давнишним соперникам, «Ершам».
Обри заняла место на позиции отбивающего и готовилась к четвертой попытке. Толпа взорвалась дружным: «Ооо-бри! Ооо-бри!»
Она примерилась к площадке. Сделала несколько пробных замахов, а потом что было сил врезала по подброшенному мячу. Трибуны взорвались одобрительным ревом.
Уже в момент соприкосновения биты с мячом Сет понял, что удар получился на славу. Болельщики вскочили, издав вопль восторга. Обри отбросила биту и не спеша обежала «базы», как бы совершая круг почета. В следующем раунде «Ершам» не удалось заработать ни одного очка. Таким образом, усилиями Обри игра закончилась вничью. Сет спустился с трибуны к полю.
— Прекрасный удар!
— Привет! — Обри удивилась при виде его. — А я думала, ты пишешь портрет своей цветочницы.
— Послушай, мне надо с тобой поговорить.
— Хорошо, подвезешь меня домой, по дороге и поговорим.
— Прекрасно. Встретимся у машины.
Он переложил покрывало и холст на заднее сиденье. Когда Обри подходила к нему — перчатка в руке, бита через плечо, — он попытался взглянуть на нее новыми глазами, как будто видел ее в первый раз. Но ничто в его сердце не дрогнуло.
— Слушай, Сет, я уже начала волноваться, не случилось ли у тебя чего, — сказала она.
— Да ничего особенного. Давай положу твои вещи в багажник.
Она пожала плечами, передала ему перчатку и биту, но на ее лице появилось изумленное выражение, когда он раскрыл перед ней дверцу машины.
— Ты что, куда-то спешишь?
— Слушай, если ты потрясающе подаешь мяч, это еще не значит, что мужчина не может открыть для тебя дверцу. А если твой приятель Уилл не оказывает тебе таких простейших знаков внимания, ты должна с ним расстаться.
— К Уиллу у меня претензий нет. Что с тобой?
— Я пока не хочу об этом говорить. — Он завел машину.
Они ехали в полном молчании. Она его достаточно хорошо знала, чтобы понять: что-то его мучает, а в таких случаях он всегда молчал.
Сет остановился у лодочной стоянки и какое-то время сидел, постукивая пальцами по рулю.
— Пойдем прогуляемся по набережной?
— Конечно, пошли!
Но когда он вышел, она осталась сидеть в машине, дожидаясь, пока он не откроет ей дверцу.
— Что это с тобой?
— Ничего, просто сижу и жду, когда же ты наконец-то окажешь мне элементарный знак внимания. Ну так что же произошло, Сет?
— Знаешь, я должен попросить тебя об одолжении.
Она сунула в рот жвачку.
— А в чем дело?
Он прошел на пристань, долго смотрел на воду и на гнездо, которое свили на столбе птицы, а потом повернулся к ней:
— Можно я тебя поцелую? Мне это очень нужно.
Она развела руками:
— И всего-то? Я-то уж думала, ты сейчас, не дай бог, скажешь: мне осталось жить полгода или еще что-нибудь в этом роде. Конечно, почему бы и нет? Ты целовал меня сотни раз.
— Понимаешь, мне для себя надо кое-что решить, поэтому я и должен сейчас тебя поцеловать. Так, как парень целует девушку, по-настоящему.
— Сет, это все как-то странно и неестественно.
— Я знаю, — ответил он. — Но Дрю думает, что я… что мы… Что я испытываю к тебе какие-то чувства, да и ты тоже.
Обри удивленно моргнула, медленно, как сова.
— Она думает, что я на тебя запала?
— Ну да, что-то в этом роде, — пробормотал он.
Она едва сдерживала смех:
— Слушай, Сет, приди наконец-то в себя.
— От тебя же не убудет, если ты меня поцелуешь.
— Ну давай, целуй меня, и покончим с этим.
— Сейчас. — Он наклонил голову.
В приступе безудержного смеха Обри отклонилась от него. Он стоял, хмуро глядя на нее, пока она не взяла себя в руки. Обри вынула изо рта жвачку, аккуратно положила ее в обертку и обняла его за шею. Они стояли, а свежий ветерок обвевал их лица. И тут их глаза встретились, и они оба расхохотались.
Он коснулся лбом ее лба и с облегчением вздохнул:
— Ну вот, и что теперь?
— Ты ведь хочешь меня, правда?
— Заткнись, Обри.
Он крепко, по-дружески обнял ее.
— Как ты назвал картину? — спросила его Стелла. Они вдвоем рассматривали портрет.
— Я даже не знаю, не думал пока над этим.
Краски на холсте так и играли: зелень травы и деревьев, яркое красное пятно покрывала и ее белая кожа. Юбка с цветочным узором и ее обнаженное бедро.
— «Спящая красавица», — предложила Стелла.
На ней была свободная рубаха, джинсы и стоптанные парусиновые туфли. Когда она взяла Сета под руку, до него донесся тонкий запах лимона от ее волос.
— Мы гордимся тобой, Сет. И дело здесь даже не в таланте. Это у тебя от Бога. Мы гордимся тем, что ты хороший, верный и преданный человек.
— Камерон просил меня, когда я в следующий раз тебя увижу, спросить о кабачковом хлебе.
— Ах, вот о чем он вспомнил. Ну так вот, я не очень-то хорошо готовила. Но как-то осенью мне очень захотелось испечь кабачковый хлеб. В тот год кабачков выросло столько, сколько и за шесть лет не съешь. И вот я попыталась испечь хлеб с кабачками. Я делала все по рецепту, получилось четыре буханки. Я оставила их на полке немного остыть. Я страшно гордилась своим достижением. — Она немного помолчала. — И представь, прихожу я через полчаса на кухню — и что же я вижу? Вместо четырех буханок на полке три. Первой моей мыслью было, конечно, что это мальчишки забежали на кухню и съели хлеб. Но потом я выглянула в окно. И что, ты думаешь, я увидела?
— Понятия не имею.
— Мои сыночки вместе с моим любимым мужем играли этой буханкой в футбол. Я, вне себя от возмущения, выскочила из дома. Ну, думаю, сейчас я им всем задам! В это время Филлип как раз высоко
