сладкого клевера. Легкий ветерок шевелил пенистую листву дикой петрушки, в изобилии растущей вдоль обочины дороги. В зеленой изгороди распевали черные дрозды и чирикали воробьи.
Уонстед свернул с большака и поехал по проселку. Плети ежевики тянулись к ним, царапая борта экипажа, сквозь арки из березовых ветвей на тенистую дорожку падали золотистые лучи.
— Как красиво, — сказала Люсинда. — Куда ведет эта дорога?
— Увидите.
— Разумеется. Но мне хотелось бы знать, куда я еду.
— Зачем?
— Вы сказали, что это недалеко от деревни, но мы, судя по всему, едем в другом направлении.
— Склонна к подозрительности и любит командовать, — пробормотал он.
— Прошу прощения?
— Я сказал, что вы не только склонны к подозрительности, но и любите командовать в курятнике. — Он искоса посмотрел на нее, словно хотел узнать ее реакцию, но блеск в его глазах лишил его слова колкости.
Люсинда не сразу нашлась с ответом. Неожиданно лошади остановились в тупике, с трех сторон окруженном деревьями. Где-то вдали слышались звуки бегущей воды.
— Доехать в коляске можно только до этого места, — сказал он. — Дальше придется идти пешком.
Она ухватилась за его последние слова:
— Уверена, земля слишком сырая, чтобы идти пешком.
— Вздор. — Голос его прозвучал слишком самодовольно, и она сердито посмотрела на него, когда он помогал ей сойти на землю. Он держал ее в своих объятиях не дольше, чем требовалось, чтобы поставить на ноги, но когда отпустил, жар его рук остался на ее теле, которое когда-то страшилось мужских прикосновений, а теперь сожалело о том, что прикосновения эти кончились слишком быстро. Потрясающе приятное ощущение; ощущение, на котором ей не следовало бы зацикливаться.
Он пошарил под сиденьем, вытащил оттуда корзину с крышкой и что-то похожее на свернутый тент.
Она нахмурилась.
— Что это, сэр?
— Мне бы не хотелось, чтобы вы пропустили ленч.
Она росла с четырьмя братьями, и этот взгляд не одурачил ее. Несмотря на ее попытки держаться равнодушно, он ощущал ее реакцию на него, как и она, сама, и решил довести ее до крайности.
Люсинда едва удержалась, чтобы не посмеяться над его дерзким маневром.
— Земля слишком сырая, чтобы есть на открытом воздухе.
Он взмахнул тючком, который держал в руке.
— Здесь подстилка и одеяло. — Его глаза снова озорно блеснули. Он был совершенно уверен, что выиграл. — Способ, которому я научился в Испании. Когда спишь на голой земле, к утру все у тебя затекает и ноет.
— Представляю. Он рассмеялся.
— Большую часть времени мы стояли на постое у горожан.
— Да, мой бра… Том писал мне о том, как плохо бывает на постое, особенно если до этого в доме уже стояли французы.
Он, кажется, не заметил ее обмолвки.
— Он так писал? Значит, вы лучше осведомлены обо всем этом, чем большая часть англичан. Они, судя по всему, полагают, что война — это великолепное приключение.
— У меня на сей счет, нет никаких иллюзий.
Он с отвращением прошипел сквозь зубы:
— Черт бы побрал мой болтливый язык.
Он выглядел таким несчастным, что Люсинда невольно кивнула.
— Не хотите ли опереться о мою руку?
Люсинде показалось, будто солнце исчезло за облаками, которые плыли по небу. Внутренний голос твердил ей, что это к лучшему, но сердце у нее слегка сжалось. Это нужно прекратить. Ей хочется, чтобы все было иначе, но это не имеет значения — ей нечего предложить этому человеку, да и вообще кому бы то ни было.
— Я сама, благодарю вас.
Идя следом за ним, Люсинда перелезла по ступенькам через ограду и пошла по тропинке, огибающей заросли березы и лещины.
Деревья кончились, и открылся пейзаж, который она, когда была моложе, назвала бы волшебным. Перед ними простиралась луговина, поросшая изумрудной травой. С одной стороны эта луговина была ограничена говорливой речушкой, от дороги ее отгораживали деревья. Деревянный мостик со сплетенными рогожкой поручнями вел через поток к построенному в романском стиле летнему домику.
— Ода, — произнесла Люсинда. — Здесь великолепно. У деревьев, можно будет расставить палатки. Вон там устроить игры, — ну, знаете, бег парами, «яйцо и ложка» и все прочее для детей.
Услышав, что он резко втянул в себя воздух и чертыхнулся, Люсинда посмотрела на него и была поражена гримасой боли, исказившей его лицо.
— Прошу прощения. Я болтаю, а ваша нога причиняет вам страдания. Позвольте, я понесу что-нибудь из вещей.
— Из вещей? — На мгновение он пришел в замешательство, а потом опустил тючок и корзину на землю. — Простите. Что вы сказали?
Должно быть, он снова повредил ногу. Поскольку не хотел говорить на эту тему.
— Я просто восхищалась красотой этого места, прикидывая, где мы разместим палатки и устроим игры.
— Их можно разместить вон там, — сказал Уонстед; лицо его снова стало непроницаемым. — Много тени и достаточно далеко от реки, чтобы никто не свалился в воду.
— Нам понадобится навес на случай дождя. Нехорошо, если в эль попадет вода.
Напряженные складки вокруг его рта исчезли.
— А если будет жарко, кто-то из молодых, возможно, захочет искупаться. — Он округлил глаза и покачал головой. — Нет, это плохая идея.
Уонстед имеет в виду их одежду. Люсинда с трудом сдержала смех.
— Согласна. Но что нам понадобится, так это веревка, натянутая от одного берега до другого. Что скажете насчет состязаний — Грейндж против Холла?
— Пожалуй, — произнес он с сомнением. — Вряд ли Джевене или старый Альберт годятся для этого, а Дрейбет, насколько мне известно, работает теперь на конюшне.
— Человек вашего телосложения мог бы один составить целую команду.
— Эй, попрошу не насмехаться над теми, у кого не хватило ума, вовремя перестать расти.
— Но вы правы, — продолжала Люсинда. — Из мистера Брауна и Трента получилась бы хорошая команда.
Люсинда прошла по периметру, отмечая удобства то одного, то другого места. Лорд Уонстед следовал за ней. Он наклонился, сорвал травинку, натянул ее между пальцами и дунул. Раздался громкий и довольно грубый звук.
— Не очень-то музыкально, — сказала Люсинда.
Он проделал все во второй раз, звук стал более громким и долгим, и, наконец, ему удалось добиться того, что бы звук походил на побудку, при этом забавно раздувал щеки.
Люсинда рассмеялась и не могла остановиться. Она зажала руками уши.
— Прекратите сию же минуту, иначе я… Он посмотрел на нее с надеждой.
— Съедите весь ленч?
Тут в животе у Люсинды заурчало.
— Ленч так ленч.
— Слава Богу, — пылко проговорил Уонстед. — Я бы не посмел посмотреть в глаза миссис Хобб, если
