Как Клодия предполагала, Гай раскрыл паспорт и в течение нескольких секунд разглядывал первую страничку.
– Хорошая фотография, – сказал он наконец.
– Спасибо. – Клодия поняла, что его похвала относится не к техническому исполнению фотографии. Любой сразу же подумал бы, что этот внутренний свет, эта улыбка и блеск в глазах могут принадлежать лишь без памяти влюбленной двадцатипятилетней девушке.
На самом же деле она сфотографировалась после ленча в компании двух приятельниц, только что вернувшихся после недели отдыха на нудистском пляже. Они изрядно выпили, и в течение всего обеда Клодию одолевали приступы безудержного смеха, когда она слушала описания отвратительного зрелища подрагивающей дряблой кожи, не говоря уже о поразительном разнообразии размеров и типов мужских болтающихся частей тела.
Однако откуда ему знать об атом? Поджав под себя босую ногу, девушка сменила тему.
– Вы объяснили Аннушке, почему я оказалась у вас дома?
– Конечно.
– Она вам поверила?
– Не сразу, но в конце концов даже она поняла, что я не стал бы придумывать подобную историю.
– И что сказала?
– Сначала ничего. Возможно, просто от ярости утратила дар речи. Когда я сказал, что вы отказались от предложения, ярость сменилась злорадством. Она сказала по этому поводу следующее: «Значит, тебе дали от ворот поворот, а? Так тебе и надо!» Я сказал ей, что вы занимались киссограммами на спор, – продолжал Гай. – От этого ваш рейтинг в ее глазах подскочил на пятьдесят пунктов. Мне следовало бы на этом и остановиться, но я, к сожалению, рассказал, зачем вам потребовались деньги. Вы сразу же упали в ее глазах до уровня зануды с благородными идеями.
– Может, лучше сказать ей, что мне захотелось заработать на отдых на Карибском море?
– Теперь поздно об этом говорить.
– Как она отреагирует на то, что я передумала?
– Надуется и, возможно, запрется в своей комнате. Будет часами висеть на телефоне, рассказывая своим друзьям, какой я чудовищный садист, помешанный на контроле, и о том, что она скорее умрет, чем позволит увезти себя в какое-то арабское захолустье.
Именно этот момент выбрал для своего появления на сцене Портли. Он зевнул, потянулся и издал мяуканье, означавшее «не пора ли перекусить?».
Гай взглянул на кота без особого интереса.
– Ну и ну! Чем оно питается? Анаболическими стероидами?
– Это не «оно», а «он»! Вернее, это был «он» до того, как его кастрировали. Теперь из радостей жизни у него остались только еда и сон.
– Бедняга!
Обиженная за Портли Клодия взяла кота на руки и поцеловала в рыжую шерсть на голове. Однако Портли еще не простил ей эпизод с треской. Вырвавшись, он отправился посмотреть, что за гость к ним пожаловал. Усевшись словно каменное изваяние, кот стал внимательно разглядывать Гамильтона немигающим взглядом.
Гай не оставил наглое поведение кота без внимания.
– Тебе не мешало бы посидеть на голодной диете, – сказал он, поднося к губам чашку.
Портли ничуть не обиделся. Наоборот, он решил, что на незнакомце как раз такой шерстяной свитер, в какой он давно мечтал запустить свои когти. Сделав удивительно мощный прыжок к Гамильтону на колени, кот задел чашку, из которой выплеснулся кофе. Гай вскочил на ноги, ругаясь вполголоса.
Клодия в ужасе схватилась за голову.
– Только этого не хватало! Я сейчас принесу тряпку. – Она бросилась на кухню, схватила тряпку, потом решила, что та слишком грязная, взяла из ящика чистое полотенце, смочила его, отжала и снова вернулась в гостиную.
– Извините, ради Бога. Этот кот – совершенно безмозглое животное. – Клодия принялась промокать полотенцем свитер. – Надеюсь, что пятна не останется.
– Все в порядке, – сказал Гай несколько секунд спустя.
– Глупости. Нет ничего хуже пятен от кофе…
– Достаточно, Клодия. – Гамильтон произнес это твердо и так же твердо отстранил ее руку с полотенцем, взяв за запястье.
Она остановилась и взглянула на гостя снизу вверх. Пряди волос упали на ее лицо, а нежно-розовый кашемировый свитер вздымался и опускался на груди в такт учащенному дыханию, которое объяснялось не только тем, что она трудилась над удалением пятна.
Что-то снова отозвалось внизу живота, только на этот раз не мягко и вкрадчиво, а бурно, неистово. У Клодии почему-то задрожали колени.
Гамильтон стоял так близко, что Клодия могла разглядеть крошечные золотистые искорки в его глазах и каждую черную ресницу в отдельности. Она видела едва заметную щетину на лице, ощущала запах мыла, аромат мужского одеколона, смешанный с запахом влажной шерсти.
– Я всего лишь пыталась помочь… – неуверенно пробормотала Клодия.
