на дело анархизма за пределами России(152). Члены антиправительственного националистического Финского освободительного союза жертвовали крупные суммы денег европейскому революционному сообществу, особенно на террористические операции. В октябре 1909 года, например, финны перевели сто тысяч франков со своего счета в Офре Норландс Банк в Стокгольме радикальному Трибуналу Международного освободительного союза в Париже специально для совершения громких политических убийств(153).
Перед первой мировой войной иностранные радикалы часто обращались к российским революционерам за помощью в решении политических и дипломатических задач террористическими методами. В начале 1914 года, например, несколько болгарских анархистов просили у русских содействия в подготовке покушения на жизнь российского министра иностранных дел Сергея Сазонова, которого, как они утверждали, болгарский народ считал главным виновником всех дипломатических трудностей Болгарии в 1913 году(154). Связь российских революционеров с сербской организацией «Черная рука» является хорошо известным фактом, хотя не ясно, насколько хорошо они были осведомлены о подготовке убийства эрцгерцога Фердинанда в Сараево в июле 1914 года(155).
В Российской Империи радикалы также демонстрировали свою приверженность интернациональному революционному делу, поддерживая борьбу с традиционным строем в таких беспокойных регионах, как Персия, а иногда иностранные экстремисты выбирали Россию своим полем боя. Радикальная персидская организация «Муджахиды» совершала в 1907 году на Кавказе теракты против персидских официальных лиц(156). В 1908 году российские власти узнали, что на Кавказе революционеры были замешаны в доставке оружия в Персию и что при неудавшемся покушении на жизнь шаха Муха-меда Али в Тегеране в том же году использовалось оружие российского производства, вероятно, из Баку или из Ленкорани. Некоторые армянские и грузинские экстремисты лично перевозили оружие через границу в Персию и участвовали там в революционной борьбе(157).
Российский терроризм послужил катализатором роста революционного движения в таких неевропейских странах, как Индия, где в 1906 году экстремисты заявили: «Дни молитвы прошли… Смотрите на пример Ирландии, Японии и России и следуйте их методам»(158). Согласно Лакеру, британская комиссия, расследовавшая терроризм в Индии, отмечала, что националистическая пропаганда многое заимствовала из «русских правил» революционного насилия и что были случаи прямого сотрудничества — например, когда индийские террористы получали от ПСР инструкции по террористической практике. В 1908 году русский инженер-химик передал индусам в Англии руководство по производству бомб, переведенное русским студентом на английский язык, для революционного Общества Свободной Индии в Лондоне. Руководство было размножено и послано в Индию(159).
Таким образом, мы видим, что сторонники террора поддерживали экстремизм независимо от идеологии и даже национальной ориентации лишь бы он был направлен против существующих порядков. Разногласия по теоретическим вопросам среди разных политических группировок были менее важны, чем практические действия. Более того, склонность большинства российских экстремистских организаций к объединению для успеха террористической деятельности приводила к определенной размытости границ между отдельными группами; это позволяет предположить, что российские политические партии еще не достигли высокого уровня самоопределения; они были скорее движениями, а не партиями в точном смысле этого слова. Рядовые радикалы российского левого блока и их лидеры редко видели в догматических, организационных или даже национальных границах препятствие к деловому сотрудничеству(160). Считая всех революционеров в России и во всем мире братьями по духу, они не боялись действовать единым фронтом.
Не случайно ведь также и то обстоятельство, что многие русские либералы… всей душой сочувствуют террору и стараются поддержать подъем террористических настроений…
Беспрецедентный размах террористической деятельности, ставший неотделимой частью русской жизни в период революции 1905–1907 годов, заставил все политические партии и группировки определить свое отношение к политическим убийствам. Не составила исключения и Конституционно-демократическая партия (кадеты), также известная под названием «Партия народной свободы», официально образовавшаяся в октябре 1905 года. Однако если вполне определенное отношение к террору всех других политических партий и организаций не оставляет места сомнениям и недоговоренностям, взгляд кадетов на политический терроризм требует особых разъяснений. Движимые всепоглощающим желанием увидеть смерть царизма, даже наиболее мирно настроенные представители левого лагеря с сочувствием относились к террористической тактике и не отставали от радикалов всех социалистических направлений и анархистов в прославлении политических убийств. Умеренные народные социалисты и члены группы трудовиков, во многом разделявшие идеологию и программу эсеров, хотя и выступавшие за более открытую политику и критиковавшие ПСР за бойкот Думы, не были готовы выступить против тактики индивидуального террора (2). Хотя эти группы сами никогда не были причастны к террористической деятельности, такие члены думской фракции трудовиков, как Л.В. Карташев и Тесля, называли террористов «славными, знаменитыми мучениками… возвышенными людьми… честнейшими и самоотверженнейшими представителями… страны». Эти умеренные социалисты открыто оправдывали террористические покушения на «народных врагов», с которыми «борьба может быть только на живот или на смерть»(3). Не только анархисты, максималисты, эсеры и социал-демократы, но и весь левый фланг оппозиционного движения более всего был заинтересован в максимальной эффективности своей борьбы с правительством, и, следовательно, ни одна из организаций этого лагеря не была готова отвергнуть террористические методы по моральным соображениям.
Хотя определение отношения к терроризму не было «предметом абстрактной морали… [и] все партии подходили к проблеме политического убийства не с точки зрения библейских заповедей»(4), а с позиций необходимости исторического момента, в своей риторике все левые говорили о морали, и нравственная сторона была важнейшим аргументом центральных и правых партий (Союза 17 октября, или октябристов, и консерваторов), используемым против любых политических убийств. Сознавая дестабилизирующую силу ежедневных покушений, подрывающих сам принцип законности и порядка, октябристы и консерваторы, несмотря на несхожесть их политических позиций, считали «всякое убийство, откуда бы оно ни исходило, столь возмутительным», что «долг и честь… требуют скорейшего осуждения террора»(5). Точно так же профессор В.Д. Кузьмин-Караваев, думский представитель небольшой Партии демократических реформ, стоящей чуть левее октябристов, не преминул заявить: «Я скажу, что решительным образом осуждаю убийства с левой стороны: я осуждаю всякую кровь!»(6)
Единственной крупной политической организацией, не разъяснившей публично свою официальную позицию по отношению к терроризму, были кадеты. Заявляя, что «партия народной свободы не сочувствует принципу политических убийств», они, однако, отказывались «провозгласить… моральное осуждение политическим убийцам»(7). Эта двусмысленность взглядов кадетов на терроризм до сих пор не привлекала внимания исследователей несмотря на то, что это является чрезвычайно важным вопросом: его можно считать ключевым моментом для определения того, как далеко кадеты, которых принято считать либералами, готовы были идти по революционному пути для достижения своих политических целей. Попытка определить позицию конституционных демократов в отношении террористической деятельности в период работы двух первых Государственных дум, а также причины и последствия кадетской политики в вопросе радикальной тактики также много говорят о российском либерализме вообще.
Конституционно-демократическая партия, гордящаяся наличием среди своих членов цвета русской интеллигенции, действительно имела в своих рядах необычно большое число одаренных людей, игравших видную роль в науке, культуре и политической жизни страны . Этих журналистов, публицистов, профессоров, адвокатов и других представителей интеллектуальных профессий вряд ли было бы справедливо считать кровожадными злодеями, приветствовавшими убийства ради убийств. Не менее важно и то, что среди конституционных демократов были такие, кто явно не разделял двойственную позицию партии по отношению к террору. Однако можно лишь гадать, сколько именно насчитывалось этих
