впоследствии бывший видный партийный деятель В.А. Маклаков, угроза усиления революции «могла заставить власть идти на уступки»(34). Многие сторонние наблюдатели также отмечали, что годами либералы внимательно следили за террором, «используя его жизнь и даже его смерть в своих интересах»(35). Прежде всего кадеты надеялись добиться того, что, по-видимому, было их ближайшей целью — установления парламентской системы путем создания так называемого «ответственного министерства», подотчетного Думе и состоящего из представителей этой законодательной палаты(Зб). Если бы удалось вырвать эту уступку у ослабевших властей, конституционные демократы выиграли бы от этого более, нежели любая другая политическая группировка. С одной стороны, почти не было шансов на то, чтобы царь согласился включить в свой новый кабинет членов левых революционных партий. В то же время важнейшие портфели, вероятно, не могли бы быть распределены и между октябристами, так как такой шаг вряд ли бы удовлетворил и успокоил думское большинство (кадетов и трудовиков). Но именно желание получить согласие царя на создание кабинета министров, где важнейшие посты занимали бы кадеты, заставляло последних сохранить за собой имидж умеренных реформаторов, осуждающих всякое насилие(37). Карикатура в газете 1905 года, очень верно схватив образ, который создавали себе руководители недавно сформировавшейся партии, изображает либерала, низко кланяющегося Николаю и умоляющего: «Ваше Величество, даруйте конституцию, или эсеры стрелять будут»(38). Партийные руководители, ведя эту, на первый взгляд, чрезвычайно выгодную политическую игру, естественно, должны были быть крайне осторожными в своем маневрировании между властями и экстремистами, надеясь убедить первых в том, что партия народной свободы является единственной группировкой, способной положить конец анархии в стране, и одновременно желая контролировать и использовать революционеров, с коими кадеты, видимо, предполагали порвать сразу же по установлении парламентского режима в России (39).
Кадетские лидеры не решились признать открыто свою временную солидарность с террористами, к чьим методам они лично относились с брезгливостью, но которых терпели как исполнителей всей грязной работы, необходимой для подрыва правительства. Одновременно они боялись скомпрометировать себя в глазах общества, оказавшись хоть в чем-то лояльными союзниками существующего строя. По словам бывшего многолетнего члена кадетского ЦК А. В. Тырковой-Вильямс, «очень уж были обострены отношения между властью и общественным мнением. Одно появление Столыпина на [думской] трибуне сразу вызывало кипение враждебных чувств, отметало всякую возможность соглашения»(40).
Таким образом, становится ясно, что, несмотря на все уверения, будто «кадеты действуют в соответствии с законом», эта партия «не могла заставить себя публично отречься от политических убийств отчасти потому, что ей нужна была угроза этих убийств, нависающая над правительством, а отчасти и потому, что она боялась обидеть своих радикальных избирателей»(41). Проявления солидарности с экстремистами наиболее ясно видны в кадетской политике по вопросам о политической амнистии и смертной казни, в риторике, используемой кадетами для характеристики террористических актов и их исполнителей, а также в настойчивом и систематическом отказе осудить революционный терроризм.
«Полную амнистию по так называемым политическим… преступлениям» кадеты считали «безусловно необходимой и особенно настоятельной мерой», и поэтому в день открытия думской сессии, 27 апреля 1906 года, именно этот вопрос был поднят партийными представителями первым(42). А на следующем заседании кадеты уже открыто заявили, что им не избежать конфликта с правительством, «если амнистия не будет дана»(43). Трудно допустить, что кадетские призывы освободить «тех людей, которые во имя своих убеждений идут жертвовать своей жизнью» (44), были вызваны лишь гуманными мотивами. Кадеты добивались политической амнистии именно для террористов отчасти для того, чтобы ублажить радикальную часть своих избирателей. Это видно из кадетских высказываний в первые думские дни, прежде всего потому, что частичную политическую амнистию царь уже даровал 21 октября предыдущего года(45). Все же представители Думы вместе с уполномоченными Государственного совета подали прошение о помиловании большего числа политических преступников. Но существенно то, что две эти палаты не могли договориться между собой, какие именно категории преступников должны подпасть под новую царскую амнистию. В то время как подавляющим большинством голосов Государственный совет принял резолюцию, испрашивающую помилование практически для всех категорий политических преступников, кроме террористов(46), Дума, контролируемая кадетами, отказалась поддержать это прошение. В думских речах и на страницах кадетской прессы девизом была «всеобщая амнистия»(47). Иными словами, в отличие от прошения Государственного совета, требование кадетами амнистии на практике означало амнистию именно для террористов. Милюков признал это только много лет спустя, когда заявил, что во время первой русской революции кадеты «не могли бы отказать в амнистии террористам» .
Для конституционных демократов требования политической амнистии были тесно связаны с настойчивыми попытками добиться отмены смертной казни. Клеймя правительство, представители которого, по их словам, «утопили Россию в крови» и «покрыли страну позором бессудных казней, погромов, расстрелов и заточений», такие неутомимые думские ораторы, как вице-председатель кадетского ЦК В.Д. Набоков, заявляли, что «страна жаждет полной политической амнистии», и настаивали на том, что «смертная казнь никогда и ни при каких условиях не может быть назначаема»(49). Как и в вопросе о политической амнистии, кажется маловероятным, чтобы эти зажигательные речи против репрессивных мер властей мотивировались одним лишь искренним протестом против смертной казни. Будь политика кадетов основана исключительно на принципах гуманизма, они, вероятно, не отказались бы поддержать думскую платформу октябристской фракции, которая была вполне солидарна с кадетами как в вопросе об амнистии, так и в вопросе о смертной казни, но одновременно призывала: «Если мы обращаемся с ходатайством об амнистии вверх к монарху, то мы с такой же просьбой об амнистии обратимся вниз [к террористам] и попросим их не применять смертной казни, которая точно такой же позор для страны, как и смертная казнь сверху»(50).
Кроме того, кадеты в принципе не были против смертной казни и репрессий. Когда в личной беседе с Милюковым П.А. Столыпин заметил, что предполагаемое кадетское правительство не имеет опыта управления и ввергнет страну в пучину анархии, Милюков, по показанию авторитетного источника, ответил: «Этого мы не боимся… А если бы революционное движение разрослось, то думское правительство не остановится перед принятием самых серьезных и решительных мер. Если надо будет, мы поставим гильотины на площадях и будем беспощадно расправляться со всеми, кто ведет борьбу против опирающегося на народное доверие правительства»(51).
Неоднократно утверждая, что растущая террористическая деятельность прекратилась бы сразу после приостановки правительственных репрессий и казней(52), кадеты в действительности имели мало оснований предполагать, что такая взаимосвязь между акциями властей и террором существовала. Печальный опыт после обнародования Манифеста 17 октября, который не только не приостановил, но косвенно даже усилил кровопролитие в стране, должен был убедить кадетов (как убедил он многих в правительственных кругах), что бессмысленно ожидать от экстремистов отказа от террора в благодарность за новую уступку — отмену смертной казни.
Очевидно, что для конституционно-демократической партии отношение к смертной казни стало сугубо тактическим вопросом: кадетское руководство находило политически выгодным постоянно ставить власть в положение обвиняемого и настаивать на отмене смертной казни, зная, что правительство считало это преждевременным шагом, который во время разгула кровавой анархии в империи только ослабил бы существующий режим, лишив его главного средства в борьбе с терроризмом(ЗЗ). Неудивительно поэтому, что современник заключил: «Террористам… при первой возможности кадеты требуют полной амнистии; ради террористов они добиваются отмены смертной казни, ибо без террористов кадеты бессильны б борьбе с самодержавием и властями»(54).
Наряду с попытками отменить смертную казнь и добиться амнистии для террористов, такие видные кадеты, как член ЦК Н.Н. Щепкин, не останавливались перед признанием «нравственной солидарности» со всеми «борцами за свободу», заявляя, что каждый участник освободительного движения, включая самих
