глазами человека. И, должен признать, зрелище впечатляющее!
– Это верно. – Мак не знал, какое слово может в точности выразить то, что он чувствует.
Они продолжали лежать в молчании, глядя с благоговейным восторгом на ночное небо. Падающие звезды время от времени мелькали на фоне черного небосвода, заставляя то одного, то другого восклицать:
– А эту видел? Красотища!
После одной особенно долгой паузы Мак заговорил.
– С тобой я чувствую себя непринужденнее. Ты кажешься непохожим на тех двоих.
– В каком смысле «непохожим»? – прозвучал в темноте мягкий голос.
– Ну, – Мак помолчал, размышляя. – Более настоящим, что ли… осязаемым. Не знаю. – Он с трудом подбирал слова, а Иисус молча лежал, слушая, – Такое впечатление, будто тебя я знаю всю жизнь. А вот Папа вовсе не то, что я ожидал от Бога, и Сарайю, она вообще не отсюда.
Иисус усмехнулся в темноте.
– Поскольку я человек, у нас много общего.
– Но я по-прежнему не понимаю…
– Я – наилучший способ, каким любой смертный может связаться с Папой или Сарайю. Видеть меня – видеть их. Любовь, которую ты ощущаешь и которая исходит от меня, ничем не отличается от той, какую они проявляют к тебе. И поверь мне, Папа и Сарайю такие же настоящие, как и я, хотя, как ты заметил, они совершенно другие.
– Кстати, о Сарайю. Она и есть Святой Дух?
– Да. Она Созидание, она Действие, она Дыхание Жизни и многое другое. Она мой Дух.
– А ее имя, Сарайю?
– Это просто слово из одного из человеческих языков. Оно означает «ветер», причем самый обыкновенный ветер. Ей нравится это имя.
– Гмм, – отозвался Мак, – Но уж в ней-то нет ничего обыкновенного!
– Это верно, – согласился Иисус.
– И еще имя, которое называла Папа… Эло… Эл…
– Элозия. – В голосе, звучавшем в темноте рядом с ним, слышалось почтение, – Это удивительное имя. «Эл» мое имя как Созидающего Бога, а «озия» означает «существо» или же «то, что является настоящим», поэтому полностью имя значит «Созидающий Бог, который является настоящим и служит источником всего сущего». Тоже прекрасное имя.
Последовало минутное молчание, пока Мак размышлял над тем, что сказал Иисус.
– И куда же в таком случае попадаем мы? – Мак испытывал такое чувство, будто задает этот вопрос от лица всего человечества.
– Ровно туда, где должны были находиться с самого начала. В самый центр нашей любви и наших чаяний.
Снова повисла пауза, а за ней:
– Кажется, этого мне хватит для жизни.
Иисус усмехнулся.
– Я рад это слышать, – после чего они оба засмеялись.
На этот раз никто ничего не говорил. Тишина опустилась, словно одеяло, и все, что слышал теперь Мак, – биение воды о причал. Но молчание снова нарушил он:
– Иисус?
– Да, Макензи?
– Меня в тебе кое-что удивляет.
– В самом деле? И что же?
– Наверное, я ожидал, что ты будешь более… Ну, с точки зрения простого человека, более впечатляющим.
Иисус хмыкнул:
– Впечатляющим? Ты хочешь сказать, красивым?
– Ну, я пытался сказать иначе. Я почему-то думал, что ты должен быть идеальным человеком, ну, ты понимаешь, атлетического телосложения, поразительной красоты и прочее.
– Все дело в моем носе, да?
Мак не знал, что ответить.
Иисус смеялся.
– Я же еврей, ты ведь помнишь. У моего деда по материнской линии был огромный нос. У большинства мужчин по материнской линии были большие носы.
– Я думал, что ты более красивый.
– По чьим стандартам? Между прочим, когда ты по-настоящему меня узнаешь, это будет тебе совершенно безразлично.
Слова, хотя и сказанные добродушным тоном, обжигали. Действительно обжигали, но почему? Мак несколько секунд лежал, соображая: может быть, он знает Иисуса… не по-настоящему? Может, то, что он знал, было просто иконой, идеалом, образом, через который он пытался постичь смысл духовности, но не настоящего человека.
– Почему так? – спросил он. – Ты сказал, что если бы я знал тебя по-настоящему, то не имело бы значения, как ты выглядишь…
– Это очень просто. Существо всегда выходит за рамки внешности, за рамки того, что только кажется им. И как только ты начинаешь познавать существо за пределами его приятного или же некрасивого лица, как это тебе свойственно по природе, внешность начинает блекнуть и блекнет до тех пор, пока окончательно не потеряет значения. Вот почему Элозия такое чудесное имя. Бог, который есть источник всего сущего, обитает внутри, вокруг и пронизывает насквозь, неизбежно проявляясь реальностью, и любая внешняя оболочка, которая прикрывает реальность, спадает.
Иисус замолчал. Мак некоторое время обдумывал слова, сказанные им. Через пару минут он решился задать еще один рискованный вопрос:
– Ты сказал, я не знаю тебя по-настоящему. Но было бы гораздо проще узнать, если бы мы всегда могли побеседовать вот так.
– Надо признать, Мак, что ситуация необычная. Ты действительно увяз, и мы захотели помочь тебе избавиться от боли. Но не думай, что лишь по причине моей невидимости наши отношения делаются менее настоящими. Они делаются другими, но, может быть, даже более настоящими.
– Это как?
– С самого начала моей целью было, чтобы я пребывал в тебе, а ты – во мне.
– Стой, стой. Погоди минутку. Как такое возможно? Если ты все еще полностью человек, как ты можешь пребывать во мне?
– Потрясающе, правда? Это чудо Папы. Это сила Сарайю, моего Духа, Духа Господа, который возрождает давным-давно разорванный союз. А я? Я предпочел жить изо дня в день настоящим человеком. Я полностью Бог, но по сути я человек. Как я сказал, это чудо Папы.
Мак напряженно слушал.
– Ты ведь говоришь о настоящем пребывании, а не о чем-то абстрактном, теологическом?
– Ну конечно, – ответил Иисус голосом звучным и уверенным. – Ради этого все и затевалось. Человек, сформированный из физической материи, сможет снова наполниться духовной жизнью, моей жизнью. Это требуется для того, чтобы возник в высшей степени настоящий развивающийся и активный союз.
– Но это невероятно! – негромко воскликнул Мак. – Я ничего не понимаю. Я должен подумать над этим. Однако у меня могут возникнуть новые вопросы.
– И у тебя еще целая жизнь, чтобы получить на них ответы, – засмеялся Иисус. – Но хватит пока об этом. Давай снова затеряемся в звездной ночи.
В наступившем затем молчании Мак просто лежал неподвижно, позволяя безграничному пространству и рассеян – ному свету поглотить себя, позволяя своим чувствам сдаться в плен звездам и стараясь думать только о том, что все это для него… для человечества… все это для нас. После, как показалось, долгой паузы молчание нарушил Иисус.
