– Но все равно это будет не то, что видеть тебя сидящей на носу моей лодки.
– Нет, это будет гораздо лучше, чем ты можешь себе представить, Макензи. И когда ты наконец заснешь для этого мира, у нас с тобой будет вечность, которую мы проведем вместе, лицом к лицу.
Внезапно Сарайю исчезла. Хотя он знал, что на самом деле она не исчезала.
– Прошу тебя, помоги мне жить в правде, – произнес он вслух.
«Может быть, это сойдет за молитву», – подумал он.
Когда Мак вошел в хижину, Иисус и Сарайю уже сидели за столом. Папа, как обычно, хлопотала, внося тарелки с изумительно пахнущими кушаньями, и снова Мак узнал лишь немногие из блюд, да и нате пришлось взглянуть второй раз, чтобы убедиться, что они в самом деле ему знакомы. Овощи подозрительным образом отсутствовали. Он направился в ванную, чтобы привести себя в порядок, а когда вернулся, остальные трое уже приступили к еде. Мак подвинул четвертый стул и сел.
– Но на самом деле вам же не нужно есть, правда? – спросил он, наливая себе в тарелку нечто похожее на жидкий суп из морепродуктов, с кальмаром, рыбой и прочими, не поддающимися идентификации деликатесами.
– Нам не нужно делать вообще ничего, – с некоторым нажимом ответила Папа.
– Тогда зачем же вы едите? – поинтересовался Мак.
– Чтобы побыть с тобой, милый. Ты должен есть, так разве найдется лучший повод, чтобы провести время вместе?
– Кроме того, все мы любим готовить, – прибавил Иисус. – И я люблю еду, очень даже люблю. Ничто не приведет в такой экстаз твои вкусовые сосочки, как шаомай[3], угали[4] или кори-бананье[5]. А потом еще кусочек сливочного пудинга или тирамису[6] с горячим чаем. Объеденье!
– Нет ничего лучше.
Все засмеялись, после чего снова принялись деловито передавать друг другу блюда и накладывать себе еду. Пока Мак ел, он прислушивался к разговору этих троих. Они болтали и смеялись, словно старинные друзья, которые знают друг друга до кончиков ногтей. Он завидовал их беспечному и в то же время исполненному почтительности разговору и пытался представить, каково было бы вот так же беседовать с Нэп или с близкими друзьями.
И снова его поразили чудесность и невероятная абсурдность этого момента. Он мысленно перебирал разговоры, в которые вовлекали его за последние двадцать четыре часа. Подумать только! Он провел здесь всего сутки? И что же он будет делать со всем этим, когда вернется домой? Он знал, что обо всем расскажет Нэн. Она может не поверить, так ведь и он на ее месте, пожалуй, не поверил бы ни единому слову.
Полет его мысли набирал скорость. Ничего подобного не могло происходить на самом деле. Он закрыл глаза и постарался отвлечься от звучащих рядом голосов. Внезапно наступила мертвая тишина. Он медленно приоткрыл один глаз, наполовину готовый к тому, что сейчас окажется дома. Но вместо этого увидел, что Папа, Иисус и Сарайю внимательно смотрят на него и глуповатые улыбки словно приклеились к их лицам. Он даже не пытался им ничего объяснить. Он знал, что они все понимают.
Тогда он указал на одно из кушаний и спросил:
– Можно мне попробовать вот это?
Разговор возобновился, и на этот раз он внимательно слушал. Но снова ощутил, что его уносит куда-то. Чтобы устоять, он решил задать вопрос.
– Почему вы любите нас, людей? – Ему стало понятно, что он не сформулировал вопрос как следует. – Ну, то есть я хочу понять, почему вы любите меня, когда мне нечего дать вам взамен?
– Если задуматься о том, – заговорил Иисус, – какая невероятная свобода заключена в осознании того, что ты ничего не можешь дать нам, по крайней мере, ничего такого, что можно добавить или забрать у тех, кто мы есть… Подобное знание снимает всякие запреты.
– А ты любишь своих детей больше, когда они ведут себя хорошо? – прибавила Папа.
– Нет, все эти доводы я понимаю, – Мак помолчал. – Однако я ощущаю себя более реализованным, потому что они есть в моей жизни, а вы?
– Нет, – сказала Папа. – Мы уже полностью реализованы внутри самих себя. Но вы созданы для того, чтобы жить в сообществе, и в то же время созданы по нашему образу и подобию. Так что для вас испытывать подобные чувства к своим детям или к чему-нибудь, что «делает богаче», в высшей степени естественно и правильно. Не упускай из виду, Макензи, что я не человеческое существо, по самой своей природе нечеловеческое, несмотря на то что мы решили провести эти выходные с тобой. И полностью человек в Иисусе, но при этом я нечто совершенно иное по своей природе.
– Ты же знаешь, ну конечно ты знаешь, – произнес Мак извиняющимся тоном, – что до сих пор я только и мог придерживаться этой точки зрения, но потом сбился, и в мозгах у меня просто каша…
– Я понимаю, – заверила Папа. – Ты не можешь представить перед своим мысленным взором то, чего не можешь испытать наяву.
Мак секунду подумал над ее словами.
– Наверное, так… Но как же… Вот видишь? Полная каша!
Когда все отсмеялись, Мак продолжил:
– Вы знаете, насколько я благодарен вам, однако за эти выходные вы отправили на помойку почти все, что я знал. Что мне делать, когда вернусь домой? Чего вы ждете от меня теперь?
Иисус с Папой повернулись к Сарайю, которая подносила ко рту вилку с наколотым на нее куском. Она медленно положила вилку на тарелку и ответила на смущенный взгляд Мака.
– Мак, – начала она, – ты должен простить этих двоих. Люди имеют тенденцию изменять язык, подгоняя его под нужды своей независимой жизни и необходимости действовать. Поэтому, когда я слышу речь, искаженную людьми в угоду правилам, ставшим важнее жизни с нами, мне трудно промолчать.
– Как и должно быть, – прибавила Папа.
– Но что же именно я сказал? – спросил Мак, преисполненный любопытства.
– Мак, доведи дело до конца. Мы можем говорить, пока ты жуешь.
Мак понял, что он и сам застыл с вилкой, не донесенной до рта. Он с благодарностью сунул в рот кусок, а Сарайю начала объяснять. Говоря, она словно парила над стулом и переливалась бесчисленными оттенками и полутонами, и вся комната наполнилась слабым дуновением ароматов, от которых кружилась голова.
– Позволь мне ответить, начав с вопроса. Зачем, как ты думаешь, мы пришли с Десятью Заповедями?
И снова Мак замер с недонесенной до рта вилкой, но все-таки сунул в рот то, что на ней было, размышляя, как лучше ответить Сарайю.
– Полагаю, по крайней мере, так меня учили, что это набор правил, которым, как вы ожидаете, люди станут подчиняться, чтобы жить праведной жизнью и заслужить ваше милосердие.
– Если бы это было так! Но это не так, – продолжала Сарайю. – А сколько в таком случае людей сумело бы жить достаточно праведно, чтобы заслужить наше милосердие?
– Не слишком много, если эти люди похожи на меня, – сказал Мак.
– На самом деле получилось лишь у одного, у Иисуса. Он не только подчинялся букве закона, но еще и полностью реализовал его дух. Но пойми вот что, Макензи: чтобы сделать это, ему пришлось целиком и полностью положиться на меня.
– Но тогда зачем же вы пришли с Заповедями? – спросил Мак.
– Мы хотели, чтобы вы перестали стараться быть праведными сами по себе. Это было зеркало, показывающее, насколько грязно ваше лицо, когда вы ведете свою независимую жизнь.
– Но я уверен, вы знаете, что многие, – ответил Мак, – считают, что ведут праведную жизнь, следуя этим самым положен и ям.
– Разве можно вымыть лицо с помощью зеркала, которое показывает тебе, как ты грязен? Нет никакого милосердия и прощения в правилах, даже за одну-единственную ошибочку. Вот почему Иисус совершил свой подвиг для вас, и никакие правила уже не имеют над вами власти. И тот Закон, который некогда содержал невозможные требовании, начинающиеся с «Не…», на самом деле превратился в обещание, которое мы исполнили в вас.
