мраморным сводчатым коридорам дворца. Придворные и слуги останавливались, провожая рыцарей осторожными любопытными взглядами. У массивных дверей тронного зала им было сказано подождать. Два гвардейца исчезли внутри. Меньше чем через минуту двери распахнулись.
Первым шел Уилл. Ему доводилось посещать Каир и прежде, но всегда тайно, переодетым. Первый официальный визит к султану мамлюков немного смущал. Уилл быстро оглядел обширный зал, изящные величественные колонны по обе стороны центрального прохода, невольников в белых одеждах с огромными опахалами. В конце зала на золоченом троне сидел султан в окружении эмиров и советников. Надменное лицо одного из них, молодого человека с длинными волосами, показалось знакомым. Уилл попытался вспомнить, где он его видел, но размышления прервал гвардеец, объявивший их приход.
Калавун пристально посмотрел на Уилла:
— Говори. С чем пришел?
Уилл протянул свиток:
— Мой султан, нас прислал великий магистр де Боже.
Свиток взял гвардеец и передал Калавуну. Тот его развернул. Прочел в полной тишине и поднял глаза.
— Удалитесь все. Я буду говорить с тамплиером один.
— Мой повелитель…
— Обсуждение закончим потом, эмир, — отрывисто произнес Калавун.
Эмир угрюмо поклонился и спустился с помоста вместе с остальными.
— И ты, Халил, — сказал Калавун, кивнув молодому человеку.
— Мой повелитель, я…
— Ступай. — Калавун внимательно посмотрел на сына, заставив замолчать.
Напряженно поклонившись, молодой человек спустился с помоста. На секунду задержал взгляд на Уилле, одновременно враждебный и любопытный, затем вышел из зала. За ним последовали и рыцари. Наконец Уилл и Калавун остались одни.
Калавун поднялся с трона, зажав свиток в руке. Спустился к Уиллу.
— Как это произошло? Объясни.
— По призыву папы римского, который поддержали короли Эдуард Английский и Филипп Французский, в Акру приплыли галеры с итальянскими крестьянами, дабы участвовать в Крестовом походе. — Уилл на секунду замолк. — Говорят, погромы начались, когда кто-то из них услышал, что двое мусульман изнасиловали христианскую женщину.
— Это оправдание? — спросил Калавун.
— Нет, — быстро ответил Уилл. — Конечно, нет. Случившемуся в Акре оправдания нет. Это причина. — Он покачал головой. — Другие неизвестны.
Калавун посмотрел на него:
— Знаешь, как было трудно после Триполи остановить войско? Сколько времени я убеждал своих эмиров, что не франки намерены идти против нас, а среди моих приближенных нашелся предатель, который из корысти подделал донесения. Сколько сил у меня ушло уговорить их, что мир с франками в наших интересах.
— Мамлюки осаждали Триполи без всяких причин. Твои эмиры не желали останавливаться и призывали тебя идти на Акру. Разве мир, подписанный твоей рукой, для них не закон?
— При моем дворе франки почти для всех вне закона, — ответил Калавун. — Мамлюки жаждут вашего изгнания. И ухватятся за любой повод. — Он провел рукой по седым волосам. — Теперь вы им дали этот повод. — Калавун сузил глаза. — Больше тысячи погибших. Мусульман похоронили не так, как повелевает Коран. Остались сироты. Многих лишили крова и средств к жизни. Это был один из самых жестоких погромов, какой случался за многие годы. Ваши свиньи убивали не опытных воинов, а продавцов книг, ювелиров, пекарей, рыбаков, которые десятилетиями жили в мире среди христиан. Мне донесли, что мусульман раздевали догола и вешали прямо на улице. — Калавун развернул смятый свиток. — И твой великий магистр думает, что нас успокоит его извинение?
— Этого мало, я согласен, — тихо произнес Уилл, — но в погромах погибли также христиане и иудеи. Итальянцы не подчинялись никому в Акре. Мы их едва терпели в городе.
— Ты забыл, как не так уж давно твой великий магистр искал войны с мусульманами?
— Больше не ищет, мой султан. И даже те из монархов на Западе, кто мечтал о Крестовом походе, успокоились. Погромщики не были опытными воинами, посланными укрепить наше войско. Это нищие крестьяне, соблазненные обещаниями богатства и отпущения грехов. Мы пытались их остановить, поверь мне. Да, много мусульман погибли, но еще больше спасены нашими быстрыми действиями.
Калавун покачал головой:
— Все верно, Кемпбелл, но ярость при моем дворе не утихнет. Эмиры требуют кары. Мне с трудом удалось их остановить от похода на север под водительством моего сына.
— Подумай, Калавун, сколько мы трудились, вместе и порознь, ради сохранения мира между нашими народами, который чуть не рухнул после Триполи. Но я молю тебя, не позволь своим эмирам ради отмщения сломать построенное с таким трудом. Иначе принесенные жертвы будут напрасны.
— А что мы такого с тобой построили, Кемпбелл? — устало обронил Калавун. — И стоит ли это таких жертв?
— Стоит, — возразил Уилл. — Ты знаешь, что стоит. Иначе бы не заставил свое войско вернуться в Каир. — Он перевел дух, желая, чтобы сейчас здесь присутствовал Эврар. — Ты бы не трудился так тяжело и не рисковал. Ведь достаточно было просто опустить руки. Когда ты встретил моего отца и согласился на союз, зная, что все будут против, и Бейбарс, и твои близкие, и твой народ, ты понимал всю сложность. Ты стал бороться за мир, поскольку, как и мой отец, верил, что нашим народам будет от этого польза.
Калавун прикрыл глаза. Это правда. Он мечтал о благе народа. Но когда все вокруг день за днем, год за годом твердят, что франков нужно изгнать, то поневоле начнешь сомневаться и терять убежденность.
— Ты веришь, что христиане, мусульмане и иудеи должны жить в мире, — продолжил Уилл. — Веришь, что мы все одинаковы. И потому не надо поднимать меч на своих братьев. Мы все дети одного Бога. Ты это знаешь.
При этих словах Калавун открыл глаза. Да, он это знал. Но одного знания сейчас было мало.
— Вы должны заплатить, — пробормотал он, глядя на Уилла. — Только тогда я смогу сдержать эмиров.
— Мы согласны искупить злодейство, совершенное в нашем городе. Великий магистр де Боже повелел мне спросить условия искупления.
— Вы передадите нам всех зачинщиков погромов, — сказал Калавун и, помолчав, добавил: — И заплатите по одному венецианскому цехину по числу жителей Акры.
Уилл нахмурился:
— Это будет больше ста двадцати тысяч золотых монет, мой султан.
Калавун кивнул:
— Да, но монеты успокоят мой двор. Я сделаю свое дело, Кемпбелл. А ты сделай свое. Отправляйся к великому магистру и уговори его согласиться на эти условия. Я сдержу своих эмиров.
Сквозь щель в стене Халил наблюдал, как его отец и тамплиер пожимают руки.
Покинув тронный зал, Халил вспомнил, где прежде видел этого тамплиера. Во время осады Триполи, в шатре отца. Халил свернул в проход для слуг к щели, которую проделал Хадир, чтобы шпионить за придворными. Он понимал, что подглядывать за отцом недостойно, но как только они заговорили, все угрызения совести пропали.
Потрясенный Халил смотрел вслед удаляющемуся рыцарю. Его отец устало взошел по ступеням на помост и тяжело опустился на трон. Халил долго рассматривал этого человека, неожиданно ставшего ему чужим.
Лицо Гийома де Боже покраснело от напряжения. Глаза блестели. Он стоял у алтаря, оглядывая
