вскоре началось невообразимое. Стоявшие сзади, думая, что идет посадка на корабль, начали давить на передних, сталкивать их в воду. Воздух огласился отчаянными воплями женщин и детей. Матросам удавалось подплыть на лодках и вытащить некоторых. Они бросались в воду, чтобы спасти детей. Но большинство женщин не умели плавать и утонули вместе с детьми. Патриарх Иерусалима Никола де Анапе, который ждал в баркасе, когда корабли впереди выйдут во внешнюю гавань, несмотря на протесты епископов, приказал команде грести обратно к берегу.
— Мы должны спасти, кого можем, — проскрипел его старческий голос.
Теперь все, кто мог плыть, устремились к баркасу. Никола сам протягивал руку, чтобы помочь им влезть. Но люди все прибывали. Баркас вместить столько не мог.
— Отплывайте же! — кричал епископ матросам на веслах. — Отплывайте!
Обезумевшие беженцы продолжали цепляться за борта. Один матрос попробовал отогнать их веслом, но беженцы быстро вырвали весло. Когда баркас начал крениться, другой епископ схватил весло и, дико выпучив глаза, принялся бить им по головам и рукам несчастных женщин. Кому-то проломил голову, кому-то сломал руку, но людей было слишком много. Вскоре баркас накренился настолько, что зачерпнул воду, а затем и вовсе перевернулся, похоронив под собой всех, кто в нем находился. Никола де Анапе несколько секунд помахал руками, а затем над его головой сомкнулась темная вода. Последнее, что он успел увидеть, было огненное зарево над Акрой и бурлящая толпа горожан на пристани.
Вскоре после этого на пристань выехал Уилл. Он двигался легким галопом, заставляя людей расступаться, высматривал Гарина. Саймон сказал, что он обгорел. Значит, далеко уйти не мог. Толпа у полуразвалившихся таверн и пакгаузов была уже не такой плотной. Осознав, что попасть на корабль невозможно, женщины шли обратно в город искать место, где спрятаться. Они вспомнили Триполи. Там насиловали и убивали в основном на улицах. Те, кто пересидел в домах и дождался, пока мамлюки утолят жажду крови, смерти избежали. Кое-кто надеялся на милость мамлюков.
Уилл оглядел гавань, отплывающие суда. Затем начал спрашивать встречных, не видел ли кто обгоревшего человека. Большинство, не глядя, шли мимо, но один старик показал в сторону восточного мола, где во внешней гавани стоял на якоре бывший корабль тамплиеров с капитаном-предателем. По молу двигалась небольшая группа, за ними в отдалении ковылял, согнувшись, еще один. Уилл направил туда коня. Восточный мол был старый, изрядно разрушенный морем в нескольких местах настолько, что через него свободно перекатывались волны. Оставив коня на пристани, Уилл побежал, шлепая сапогами по воде. Слева пенилось открытое море, глубокое и темное, справа, в гавани, вода была зеленая и спокойная. Несколько раз Уилл чуть не опрокинулся со скользких камней в черные холмистые волны.
— Гарин!
К его облегчению, человек впереди повернулся.
Лицо Гарина сильно обгорело, он прижимал руки к груди. Видимо, они очень болели. От туники остались лишь рваные лоскуты. В нескольких местах ткань намертво впаялась в тело. Увидев Уилла, он попятился, а затем повернулся и неловко побежал следом за женщинами, направляющимися к бывшему кораблю тамплиеров. Уилл двинулся за ним, перепрыгивая с камня на камень. Гарин взглянул через плечо и, поняв, что не убежать, повернулся, выхватив кинжал. Уилл обнажил меч.
Они остановились.
— Ладно, заканчивай со мной и уходи, — крикнул Гарин, морщась от боли.
— Что ты сделал с моей женой и дочерью? — спросил Уилл, кипя от ярости.
— Всегда все твое, да? — крикнул в ответ Гарин. — Твоя жена, твоя дочка, твой Темпл.
— Что ты с ними сделал?
Уилл пошел вперед, Гарин отступил.
— Но Роуз не твоя дочка. — Услышав это, Уилл застыл с поднятым мечом. — Элвин сказала, что не знает наверняка, кто из нас отец. Но я знаю. — Гарин ударил себя кулаком в грудь. — Знаю, она моя дочка.
— Ты лжешь.
— Это правда, и теперь, кроме меня, ее больше тебе никто не скажет. Вот ты, — Гарин ткнул пальцем в Уилла, — столько лет провел в ее постели, и она принесла тебе лишь одного ребенка. Почему?
— Элвин никогда бы… да она бы никогда… — Слова застряли в горле Уилла, и он обнаружил, что не может их произнести. Сзади в городе что-то взорвалось, в воздух взлетели камни, с пристани доносились крики. Но они не оглядывались.
— Когда? — спросил Уилл. — Когда это случилось?
— За день до того, как ты отправился в Мекку, Элвин пришла ко мне. Я ее не соблазнял, не домогался. Она сама пришла.
— И ты ее взял, — выдохнул Уилл.
— А почему тебе положено все, а мне ничего? — крикнул Гарин. — Потому что ты лучше всех остальных, да? Ты стал рыцарем Темпла, но тебе этого было мало, и по призыву Эврара ты, презрев клятву, вступил в братство. Но и этого тебе было мало. Ты обманул братство и замыслил покушение на Бейбарса, затем обманул великого магистра, который перед этим сделал тебя коммандором, не стал похищать Черный камень. И наконец, ты обманывал всех, много лет живя с женщиной как со шлюхой!
Уилл выслушал его с неподвижным лицом.
— Как ты узнал про камень?
— Элвин рассказала. Она переживала за тебя. — Гарин кивнул, увидев на лице Уилла боль. — Она любила тебя, этого я отрицать не стану. Со мной она только переспала один раз. Ну и что? Все равно я имел право на свое дитя. А она меня не допускала. Проклятие! — Он устало опустил голову. — Со мной они были бы счастливы.
Уилл рассмеялся горьким, мучительным смехом. В его глазах стояли слезы.
— Да что же это было бы за счастье с тобой, Гарин де Лион? С тобой, ничтожным трусом, который боялся сказать что-то поперек своему дяде, боялся отогнать Грача. С тобой, неспособным сделать свою жизнь хотя бы чуть-чуть сносной запойным пьяницей. А вот насчет зависти, тут ты был впереди всех. Она сжигала тебя с детства. Ты мне завидовал во всем, Гарин. И вот теперь, забрав у меня жену и ребенка, наконец торжествуешь.
Уилл шагнул к нему.
— Нет, Уилл, — тихо проговорил Гарин, не отступая. — Я забрал у тебя гораздо больше.
Уилл остановился.
— Ты когда-нибудь задавал себе вопрос, почему тебя тогда в пустыне не убили? Кто остановил руку человека в одежде бедуина? — Гарин хмуро посмотрел на воду, плескавшуюся у ног. — Впрочем, я и сам уже много лет задаю себе этот вопрос. Почему я тогда тебя спас? Почему крикнул Бертрану не убивать? И до сих пор не нахожу ответа. — Он перевел взгляд на Уилла. — Нет, это была не жалость. Возможно, я не хотел, чтобы ты умер, не зная, кто тебя предал. В мыслях я убивал тебя многократно, но ты всегда знал, что это я. Когда это происходило, ты всегда смотрел мне прямо в глаза. — Гарин тихо рассмеялся. — Понимаешь, Уилл, у меня все же есть какая-никакая честь, и хочу, чтобы ты знал, что я никогда не служил Грачу. Он был марионеткой, такой же, как я. А за ниточки дергал Эдуард. — Гарин снова засмеялся, но горше. — Он меня крепко захватил, и я безвольно болтался в его руках, пока все мои надежды не растаяли, а все твои сбылись. Да, я всегда завидовал твоей жизни, где находилось место надежде и прощению, где люди не были грубыми и жестокими, где тебе ничего не навязывали, а ты выбирал сам. Знаешь, в первый и единственный раз я почувствовал себя по-настоящему свободным, когда по наущению Эврара меня бросили в тюрьму. Когда Эдуард прислал меня снова в Акру добывать деньги и я узнал о Черном камне и твоем в этом участии, то подумал, что смогу сам начать охоту за этим камнем в пользу короля. Я так долго был марионеткой Эдуарда, продолжал танцевать под его мелодию, даже когда он мной не управлял. Затем я все понял про Роуз и наконец вырвался из его когтей.
Уилл подавленно молчал, сокрушенный откровениями Гарина, потрясенный глубиной его предательства. Этот человек сумел растоптать и изгадить все, что было дорого ему в этой жизни. Лишил всякой надежды. Он вспомнил безжизненное тело дочери на земле и, глухо зарычав, сделал последние несколько шагов вперед.
Гарин швырнул кинжал в волны.
