Евнух не стал переводить эти слова. Тишину в тронном зале нарушало лишь тихое, похожее на шепот дыхание трех находившихся там людей. Быстрое и порывистое — Элвин, напряженное и едва слышное — евнуха, дрожащее и протяжное — султана.
Наконец Бейбарс открыл повлажневшие глаза, встал и, ни на кого не глядя, покинул тронный зал.
Притаившись на холме, Уилл рассматривал Дамаск. Он весь вспотел. Несмотря на утренний туман, солнце пекло нещадно, не уступая в свирепости распростершемуся под ним равнодушному миру. С холма хорошо были видны и город, и окрестности с главной дорогой, ведущей на запад, к Акре. С одной стороны Дамаск огибала широкая река, на берегах которой зеленели сады. С другой от стен города вдаль простирались полностью покрывавшие долину красочные шатры. Среди них Уилл разглядел осадные машины и понял, что это лагерь войска мамлюков. По дороге к городским воротам и обратно двигался непрерывный поток всадников на конях и верблюдах, повозок и просто пеших путников. Значит, войти больших трудностей не составит. Наконец он поднялся и поспешил к тому месту, где оставил коня. Взобрался в седло, собираясь съехать к дороге.
Уилл преодолел трудный путь из Акры. Он измотался. Недосып, постоянная тревога. Саймон, горестно причитая, собрал ему мешок провизии. Но ел Уилл мало. Знал, что надо поддерживать силы, но не мог. Вчера вечером пришлось заставить себя сжевать несколько полосок соленого мяса. Все его мысли занимала Элвин, и она в них была более живой и яркой, чем когда-либо в реальности. Уилл кружился в этом водовороте, пока не пропитался насквозь. А внутри, словно натянутая струна, звенел страх. Сводящий с ума страх за нее.
Уилл устремил взгляд вдаль, за городские стены, где над крышами домов и куполами мечетей возвышалась мощная крепость мамлюков Цитадель. Где-то там, в отливающих перламутром каменных джунглях, была Элвин. Он не представлял, как ее там отыскать, не говоря уже о том, чтобы спасти. Да жива ли она вообще? Не тешит ли он себя безрассудной надеждой? Нет. Уилл встряхнул головой. Надо найти Калавуна. Эмир поможет, если только он там.
Уилл вошел в город, обогнав нескольких мелких торговцев, толкавших тележки с товарами, двух женщин с кувшинами воды на головах, воинов в кольчугах, и повел коня по оживленным улицам. Дамаск служил не только главным торговым городом Востока, но и перевалочной базой паломников на пути в Мекку. Население тут было таким же пестрым, как и в Акре. Так что Уилл не слишком бросался в глаза. Тем более что у многих мамлюков была такая же светлая кожа. Однако в Цитадели — конечно, если ему удастся туда проникнуть в своей грязной одежде, — он будет сильно выделяться. Нужно искать подходящее облачение.
Уилл шел, оглядывая прохожих. Купцы, ремесленники, слуги, дети, нищие. Он задержал взгляд на двух гвардейцах полка Бари в ярких одеяниях, но не последовал за ними, понимая, что одолеть обоих не сможет. Уилл погружался в лабиринт улочек, пока наконец не вышел на небольшой затененный базар, где присел у стены. Отдохнув, он собрался повести коня к оживленному водопою на углу, когда его глаза остановились на человеке в фиолетовом плаще, окаймленном черной с золотом парчой, и тюрбане из такой же ткани. Уилл уже видел людей в подобных одеяниях. Это были посланцы султана мамлюков. Человек направился к коню, привязанному в начале переулка, и встал на колени, подтянуть подпругу. Уилл быстро двинулся к нему.
Шипя и брызгая слюной, Хадир метался по своим покоям. Он перевернул здесь все вверх дном. Напрасно, ее не было. Прорицатель тщетно искал куклу повсюду со дня прибытия в Дамаск. Она исчезла. Хадир вдавил лицо в подушку и зажмурился, пытаясь вспомнить, когда видел куклу в последний раз. Затем запричитал на высоких нотах. Ничего не получалось.
Уже несколько лет его память давала сбои. Хадир в одно мгновение вспоминал самые мелкие события из детства, но не мог сказать, с кем разговаривал несколько часов назад. Вот и сейчас, хоть убей, не помнил, брал ли он куклу с собой в поход или оставил в Каире в кладовой, за мешками с зерном.
В Алеппо перед походом Бейбарса в Анатолию ему представился удобный случай. Накануне вечером султан устроил пир, где было легко пустить несколько смертельных капель в питье Калавуна. Тогда-то и обнаружилась пропажа куклы. Хадир искал ее всю ночь где только можно и, не найдя, с бессильной злобой наблюдал на рассвете с городской стены, как Калавун выезжает из ворот Алеппо во главе войска рядом с Бейбарсом. Хадир тогда решил, что оставил куклу в Дамаске, и каждую ночь обрушивал на Калавуна все заклинания, какие знал. Колдовал, чтобы его поразила монгольская стрела, чтобы во время перехода через горы он упал в пропасть, чтобы к нему подкралась и ужалила ядовитая змея. Но эмир вернулся с войском живой и невредимый.
По пути в Дамаск Хадир постепенно уговорил себя, что это к лучшему. Надо, чтобы Калавун умер у него на глазах. Он хотел быть свидетелем его конца, полностью насладиться победой. Однако, вернувшись в Дамаск, прорицатель обнаружил, что память его опять подвела. Куклы там не было. Его начала одолевать смутная тревога. А что, если ее кто-то похитил? Ведь внутри куклы хранилось единственное доказательство его причастности к смерти Айши.
Он резко поднялся. Это все вздор. Хватит ждать, пора действовать. Аккуратно и быстро. Вон как Бейбарс загорелся, убедившись, что франки действительно замыслили его убийство. Но Калавун тут же принялся призывать султана не совершать поспешных действий. И так будет всегда. Поэтому к черту яд, можно обойтись без него. Хадир тронул инкрустированную кроваво-красным рубином золотую рукоятку кинжала. Вот это станет настоящей смертью от руки ассасина. Убийство задержит Бейбарса в Дамаске, и прорицатель позаботится, чтобы султан потом направился не в Каир, а повернул войско на Акру. Его не тревожило обвинение в смерти Калавуна. Бейбарс никогда не убьет Хадира. Прорицатель уже давно посеял в душе султана семена страха за свою жизнь. Убедил, что их судьбы связаны, а гибель одного неминуемо приведет к гибели другого. Бейбарс может посадить его в тюрьму, но и это Хадира не пугало. Ну что ж, посидит пару месяцев и выйдет. За него похлопочет Барака, он уже опять вошел в доверие к отцу. За этот год юноша сильно изменился, возмужал, в нем проснулось честолюбие. Это хорошо.
Хадир посмотрел в окно, где между тонкими кисейными занавесями голубел кусочек неба. Скоро оно полиняет, а потом и вовсе станет черным. Взойдет луна. Сегодня ночью ожидается затмение. Хадир несколько недель нашептывал султану предупреждения. Быть осторожным, удвоить охрану, есть только определенную, проверенную пищу. Султан равнодушно внимал предостережениям, а однажды даже сказал, что он не единственный великий правитель на земле. Смерть, которую предрекали во время затмения, может настигнуть ильхана Абагу или короля франков. «Или твоего ближайшего сподвижника», — добавил про себя Хадир и улыбнулся.
«Если сегодня ночью звезды требуют крови, то я им ее дам». Принятое решение взбодрило Хадира. Он покинул покои и побрел по коридору. На полдороге замер, осмотрелся и скользнул в узкий арочный проход для слуг.
Барака-хан открыл дверь тронного зала в сильном волнении. Стражникам он сказал, что пришел за бумагами, которые отец оставил на столе, и, войдя, тут же впился взглядом в женщину, стоящую у окна. Ее освещенные сзади вечерним солнцем золотистые волосы создавали вокруг головы сказочный ореол. Лицо, измученное, бледное, все равно оставалось прекрасным, а глаза, которые смотрели на него, имели невероятный оттенок зеленого, заставляющий вспомнить воды горного озера.
Барака напряженно сглотнул. Затем глянул на застывшего евнуха и властно бросил:
— Убирайся.
Евнух повиновался. Женщина проводила его глазами и снова посмотрела на Бараку. В ее взгляде была сила, какой он не видел прежде ни у одной женщины. Пытаясь унять нервозность, принц пошел, запер дверь на засов и направился к столу. Притворился, что перебирает бумаги, все время чувствуя на себе прожигающий насквозь взгляд женщины.
Барака не имел представления, о чем говорил с ней отец, и не понимал, почему она до сих пор жива. Но он видел отца, когда тот покидал тронный зал. Лицо султана было мокрым от слез. Барака не мог даже
