перед ним путь к свободе, к большим открытым пространствам, по которым так изголодалась его молчаливая туманная душа. С гордой решимостью бык сошел с холма на разведку.
Но вдруг новая мысль осенила его тяжкодумную голову. Он увидел шумные толпы народа, мчащиеся куда-то назад и толпящиеся у краев обвала. Это были его враги, и они, конечно, пришли поиздеваться над ним. Все его тело трепетало от ужасного, безумного бешенства. Он дико заревел, как бы посылая вызов, и с ревом бросился вниз на равнину, опустив голову к земле, мрачный, огромный, непреклонный. Толпа отхлынула с громкими криками. Кто-то воскликнул:
— Он не может перейти!
Другие кричали:
— Он перейдет! Он бежит! Спасайтесь!
И с воплями, как сумасшедшие, люди бросились врассыпную по открытому полю, укрываясь за киосками, за павильонами, за деревьями, за каждым прикрытием.
У края обвала Последний бык почти не задержался. Он спустился вниз, упал в яму, но тотчас же вскочил на ноги и, роя землю и храпя, поднялся по противоположной крутизне. Наконец его забрызганная грязью колоссальная голова появилась на другой стороне провала. Маленькие глаза его блуждали и горели, пена текла из воспаленных ноздрей. Беглецам, которые едва осмеливались оглянуться, он казался страшилищем.
Поднявшись на край ямы, буйвол остановился. Тут было так много его врагов, и он не знал, с кого из них начать преследование. И вдруг прямо перед собой, на открытом месте, он увидел сбившихся в кучу детей и нянек, метавшихся в полной растерянности. Пронзительные крики неслись из этой кучи, сверкавшей всеми цветами. Тут переливались все краски: и алая, и желтая, и голубая, и ярко-розовая. Дети прежде всего бросились в глаза безумцу-буйволу. Они были самыми шумливыми врагами, а следовательно, и самыми опасными. С ревом взметнул он хвостом и бросился на них.
На несколько мгновений жуткая тишина воцарилась повсюду. Потом из разных частей сада появились служители, быстро бежавшие на помощь и яростными криками пытавшиеся отвлечь внимание животного. От бегущих отделилось несколько одетых в черное фигур: то вооруженные тросточками отцы в отчаянии кинулись к детям, чтобы защитить малюток. Многие дети, обезумев от ужаса, падали на бегу. Некоторые няньки убежали далеко вперед, в то время как другие, верные своему долгу, с широко открытыми от страха глазами схватили детей на руки и бежали, изнемогая от тяжести.
Последний бык пробежал уже половину расстояния, которое отделяло его от врагов. Земля тряслась под его бешеным галопом. В этот миг Пэйн вновь показался на сломанном крыльце.
Ему одного взгляда было достаточно, чтобы понять положение. Он моментально сообразил, что только он один может прийти детям на помощь, потому что в руке у него ружье. Лицо его было полно скорби, но неумолимо. Он поднял смертоносный винчестер и прицелился в мощное плечо Последнего быка.
Бездымный порох стреляет почти без шума. Вместо треска раздался короткий свистящий звук. Последний бык оступился. Но тотчас же оправившись, помчался вперед. Он был ранен и думал, что его ранили бегущие дети. Тень замешательства пробежала по лицу Пэйна. Он снова выстрелил. На этот раз прицел его был верен. Злая пуля пронзила насквозь кости, мускулы и сердце Последнего быка. Он перевернулся через голову и опрокинулся навзничь, взбороздив землю на несколько ярдов вокруг. И когда глаза его, выражение которых теперь смягчилось, уже покрылись пеленой, он увидел, быть может, то, чего никто другой видеть не мог… Так, по крайней мере, утверждал Пэйн, которому мучительно жаль было буйвола. Он уверял, что Последний бык увидел перед смертью тенистые равнины, лежащие под бесконечным небом, и тени погибших предков, уже канувших во мрак вечной ночи.
ВЛАДЫКА СТЕКЛЯННОГО ЗАМКА
I
Солнце заливало своим светом закрытую бухту Карибского моря, вода которой, теплая, как молоко, была прозрачна и зелена. Под его ласковыми лучами пришло в движение все подводное царство. Закипела странная жизнь, появились причудливые существа, засверкали необычайные цвета. Длинные блестящие водоросли, красные, янтарные, бурые, пурпуровые, извивались среди морских анемонов, еще более ярких. Необыкновенные розовые и оранжевые крабы, неуклюжие на первый взгляд, проворно передвигались с места на место. Маленькие морские коньки, еще более странные, скользили от одного куста водорослей к другому, зная, что им может угрожать гибелью каждый из этих живых цветов.
Над странной жизнью морского дна проносились маленькие быстрые рыбки невиданной формы, сверкая золотом, лазурью и аметистом. По временам среди этой причудливой жизни медленно скользила тень тунца, или барракуды[7], и тогда замирало всякое движение. Даже моллюски тотчас же прятались в свои раковины, и только водоросли, как волны, безотчетно колебались. Но мрачная тень проходила мимо, и снова кипело жизнью морское дно, снова занималось своими делами — погоней за добычей и самозащитой.
Дно бухты было неровное. Небольшие скалы, усеянные ракушками, и камни, в беспорядке разбросанные там и здесь, покрывали его. Из-под одного камня, слегка выступавшего вперед, виднелось нечто похожее на кучу сбившихся водорослей желтовато-серого цвета с розовыми пятнами. Неподвижно распростерлась эта масса на дне, таком же пестром, как и она сама. Над выступом камня, горя и сверкая, как алмаз, медленно плыла золотисто-лазурная рыбка, неподвижно устремив взор вперед и высматривая себе добычу. Быстро, как взмах плети, потянулся к ней со дна один из прежде неподвижных стеблей и присосался к сверкающей рыбке у самых жабр.
Отчаянно отбивалась от врага лучезарная жертва, бешено работая хвостом и плавниками. Вода вокруг покрытой ракушками скалы пенилась и кипела, а морские анемоны в паническом ужасе закрыли свои пышные алчные венчики. Но напрасна была борьба. Медленно, неумолимо обвивались крапчатые щупальца вокруг добычи, увлекая ее все ниже и ниже.
Наконец ожила и нижняя часть скалы. Показались два выпуклых овальных глаза, черных, как чернила, и полных неумолимой жестокости. А между ними-зиял большой кривой рот, похожий на клюв гигантского попугая. Головы за этим зияющим клювом не было. Только глаза и клюв отмечали тупой конец продолговатого усеянного крапинками тела, похожего на мешок.
Когда жадный рот втянул в себя рыбку, щупальца пробудились к грозной жизни. Они извивались в бесцельном возбуждении, хотя теперь им нечего было делать. В несколько мгновений рыба была разорвана на части и поглощена, а немигающие глаза все оставались неподвижными. Бескровное тело осьминога приобрело более темный, багровый оттенок. Тогда он проскользнул назад под выступ скалы, и извивающиеся щупальца снова неподвижно расположились на дне, поджидая следующего неосторожного путника. Снова они казались неподвижными побегами водорослей, не стоящими внимания рыб или крабов. А скоро и анемоны вновь раскрыли свои предательские желтые и малиновые цветы.
Потому ли, что в золотой лазурной рыбке было нечто такое, что нарушило глубокий покой осьминога, или же потому, что место его засады вызвало вдруг неприятное ощущение в его мягком, ничем не защищенном теле, только он внезапно пошевелился и пополз, неуклюже передвигаясь на загнутых внутрь концах своих щупалец. Этот способ передвижения был столь же неудобен, как и тот, который применяет ребенок, ползающий на четвереньках. Но он внезапно подскочил вверх, прочь от дна, и собрал все свои восемь щупалец в плотные параллельные дуги, доходившие ему до самых глаз и даже выше. В этом положении он перестал быть неуклюжим, сразу приобретя ловкость и быстроту движений. На нижней стороне тела судорожно открылось нечто вроде клапана и вобрало в себе огромный глоток воды. Но тотчас же с силой извергло ее через трубку между щупальцами. Под влиянием толчка этой струи его тело, сделавшееся более продолговатым, быстрыми конвульсивными движениями метнулось не вперед, а назад. По-видимому, наш путешественник был очень осторожен в выборе нового направления, потому что он
