начинает движение вниз, туда, где она уже истекает соком ожидания...
Саманта резко села, задыхаясь, не в силах больше выносить этой сладостной муки...
Боже, что же со мной творится? Я совершенно спятила, настолько, что готова отдаться буквально первому встречному, в ужасе думала она, пытаясь отогнать видения и прийти в себя. Надо что-то делать, сейчас же, немедленно, иначе опозорюсь при первом же свидании.
Ну и наплевать, зато станешь счастливой хоть на полчаса, шепнул внутренний голос. Сколько можно изводиться от одиночества? Урви то, что жизнь готова дать тебе сейчас, сегодня, в эту минуту, и не строй долгосрочных планов. Тогда все будет тип-топ.
Заткнись! Я не какая-нибудь дешевая потаскуха, вешающаяся на шею любому, кто носит брюки! Я не желаю, не желаю... нет...
Не желаешь? Ах ты чертова идеалистка! Ну тогда отправляйся в душ, да воду пусти похолоднее, а то распалилась-то как сучка в самой поре, насмешливо посоветовал ее собеседник.
Саманта покорилась, осознавая справедливость этого заявления, и спустя пять минут появилась из ванной, завернутая в полотенце, выбивая зубами барабанную дробь. Однако средство оказалось верным – сладострастные мечты покинули ее в ту самую секунду, как первая ледяная капля коснулась разгоряченной кожи.
Растеревшись как следует и уняв дрожь, она приступила в третий раз за вечер к макияжу и причесыванию. А когда завершила этот процесс и кинула быстрый взгляд на часы, то увидела, что время приближается к десяти...
А Доналд Мередит так и не позвонил...
8
Это были не плач и не рыдания, это была настоящая истерика. Она стонала и завывала, как смертельно раненный зверь, слезы лились из глаз непрерывным потоком, из носа тоже текло – очень неженственно и неизящно, краски, только что старательно наложенные, расплывались по мокрому лицу разноцветными пятнами, превращая интересную женщину в отвратительную уродину. Но Саманту вопрос внешности уже не беспокоил. Ибо она только что мысленно пережила бурный роман и внезапно узнала, что он окончился, так и не начавшись.
Однако даже самое ужасное горе не длится вечно. И постепенно Саманта стала затихать, вой и стоны перешли во всхлипы, интервалы между ними стали увеличиваться, и вот уже она нашла в себе силы спуститься на кухню, отыскать бутылку бренди, который использовала в редких случаях, когда решалась приготовить торт или кекс, и плеснуть щедрую порцию в чашку.
Первый глоток ошпарил рот и внутренности и заставил ее закашляться, но второй скользнул вниз плавно и гладко и вернул ей способность дышать и думать. А одновременно пришел гнев – не обида, но яркий, всепоглощающий гнев.
– Мразь! Подонок! Да что он о себе возомнил?! Считает себя таким важным, деловым и неотразимым, что может позволить ноги об меня вытирать! Сукин сын! Да попадись он мне только под руку! – заорала она и изо всех сил запустила чашкой в стену.
Звон разбитого фарфора привел ее в себя, а осколки на полу и мокрые потеки на плитке призвали к немедленному действию. Так что к тому времени, когда телефон зазвонил в третий за этот вечер раз, она успела уже дважды порезаться и в ее голосе не осталось ни малейшего следа истерики и отчаяния, лишь злость на собственную неуклюжесть.
– Да! В чем дело? – резко спросила она, зажав аппарат между плечом и щекой и прижимая вату с перекисью к упорно кровоточащей правой ладони.
– Саманта, это вы?
– Кто это?
– Это Доналд. Доналд Мередит. Я...
– О! Если вы по поводу бара, то немного опоздали. Я только что покончила со второй «маргаритой». Возможно, я готовлю их не так великолепно, как ваш знаменитый бармен, но вполне пристойно, – с непередаваемым сарказмом в голосе сообщила она. – Так что всего...
– Саманта, прошу вас, не вешайте трубку! Выслушайте меня. Я... я не мог позвонить раньше. Никак не мог. Извините, тысячу раз извините, но мне необходимо было срочно уехать. Я, собственно, звоню уже из самолета, вылет через пять минут. Саманта, мне бесконечно жаль, что так получилось, но возникли непредвиденные обстоятельства. Когда я приглашал вас, то был совершенно уверен, что освобожусь не позднее половины девятого. Увы, человек предполагает, а бизнес располагает. Саманта, прошу вас простить меня за несостоявшийся вечер и...
– Не стоит так извиняться, ничего страшного не произошло, – перебила его Саманта. – Мы с вами совершенно посторонние люди, не связанные ничем, кроме общего зала заседаний на несколько дней, поэтому...
– Умоляю, не говорите так. Неужели вы не поняли, что нравитесь мне? Очень нравитесь. Я не хочу, чтобы вы думали обо мне как о необязательном человеке, способном пригласить женщину на ужин и забыть об этом.
– О! Как мило с вашей стороны. А как же я тогда должна думать о вас? – с нескрываемой иронией поинтересовалась она. – Впрочем, это не важно, потому что я вообще о вас не думаю, а отправляюсь спать. Удачного полета. – С этими словами она дала отбой и несколько минут просидела, улыбаясь, одновременно мстительно, торжествующе и глуповато радостно.
Как я его! Отшила первоклассно! Правильно, пусть даже не помышляет, что можно так со мной обращаться! И все же... все же он позвонил, извинился... Может, не стоило так? Да нет, конечно, стоило. В конце концов, если я ему действительно понравилась, как он сказал, то это не конец. Но зато будет знать, что со мной такое поведение не пройдет. А вдруг он на самом деле был так страшно занят, что не смог раньше... Боже, не слишком ли все же я резко? Может, он обидится, что я не дослушала? В конце концов, лучше поздно, чем никогда... И он сказал, что я ему нравлюсь! Очень! О господи, Саманта Брукс, ты настоящая идиотка! Сама не знаешь, чего тебе хочется. То бьешься в истерике, что не позвонил, то только что к дьяволу не посылаешь, то переживаешь, не слишком ли грубо это сделала... Не поймешь, чего тебе надо...
Несмотря на пережитые треволнения, а может, как раз благодаря им, спала она превосходно, сном невинного младенца, не тревожимая никакими сновидениями. И следующий день провела за компьютером, перечитывая начало романа и обдумывая предстоящий разговор с Джин. К ее удивлению, он прошел гладко, без неприятных объяснений. Редактор была в высшей степени любезна, проявила полное понимание, заинтересовалась процессом, а услышав имя Уэстлэнда, даже присвистнула.
– Черт возьми, Сэм, вот это тебе повезло. Круто, просто круто! И как оно все проходит, спокойно?
– Что ты имеешь в виду? – удивилась Саманта. – Так спокойно, что мухи дохнут с тоски. Но вообще все только началось. Завтра в одиннадцать очередное заседание. Даже не каждый день, можешь в это поверить? Знаешь, я представляла себе все совершенно по-другому.
Джин понизила голос и еле слышно спросила:
– Но на тебя не пытались давить? Запугивать, и вообще...
– Что?! – Саманта даже расхохоталась от неожиданности. – Что за чушь ты несешь, Джин! Насмотрелась детективов, да? Или начала подрабатывать в другой редакции?
– Напрасно ты смеешься, Сэм. Это может оказаться значительно более серьезным делом, чем ты думаешь.
– Ладно-ладно, я тоже смотрела «Присяжную». Но ко мне пока, к сожалению, никто, даже отдаленно напоминающий Болдуина, не заходил. Я бы для такого красавца сделала все что угодно, уж поверь мне, Джин. А вообще, – внезапно посерьезнев, добавила Саманта, – ты уж извини, но мне не положено ни с кем обсуждать процесс. Хотя, строго говоря, он еще впереди. Вчера только обвинение зачитали.
– Ну ладно, успехов тебе. И... Сэм, пожалуйста, будь все же разумна и осторожна.
– Хорошо, поняла тебя, но только не пытайся превращаться в наседку, довольно с меня и Бетти. – C этими словами она дала отбой и неожиданно для самой себя вдруг поняла, что разговаривала с Джин легко и свободно.
Да, черт возьми! – мысленно возликовала она, вспоминая, с каким трудом ей давались обычно разговоры с представителями издательского дома, даже включая милую, приветливую Джин, хотя та давно
