— Да, можно позвонить. Но я не стану. Не пытайся меня спасти, шеф. — Она надела темные очки. — Занимайся своей мелочовкой.
Она развернулась, притянула к себе его голову и жарко поцеловала. Потом отстранилась и, не снимая рукавицы, потрепала по щеке.
— Всего несколько дней, — повторила она и направилась к самолету.
Мег не оборачивалась, но знала, что он стоит у реки и смотрит, как она будет взлетать. Она выкинула все это из головы, все-все, и взмыла над лесом, устремившись в небо.
И только когда Мег увидела дымок из трубы ее дома и собак, пулей летящих к озеру, она почувствовала, как у нее перехватывает горло.
Только увидев, как с ее крыльца спускается человек и не торопясь идет вслед за собаками, Мег горько заплакала.
Руки ее дрожали, пришлось собрать волю в кулак, иначе она бы не села. Он ждал ее — человек, заменивший ей отца, когда родной отец исчез.
Она спрыгнула на лед и сказала как можно спокойнее:
— Я думала, ты вернешься дня через два.
— Да что-то меня пораньше назад потянуло. — Он вгляделся в ее лицо. — Что-то случилось?
— Да. — Она кивнула и нагнулась к собакам. — Кое-что случилось.
— Входи в дом и рассказывай.
И только в доме, в тепле, напившись свежезаваренного чаю и убедившись, что собаки тоже напоены, поведав все молча слушающему собеседнику, она окончательно сломалась и заплакала навзрыд.
ГЛАВА 11
Я стоял над облаками. Для меня это — главный миг любого восхождения. Когда стоишь на вершине, из тебя уходит вся усталость, боль и даже физические страдания, причиняемые морозом. Ты рождаешься заново. И в этом невинном состоянии для тебя не существует страха смерти или жизни. Ты не испытываешь ни гнева, ни грусти, у тебя нет ни прошлого, ни будущего. Есть только этот миг.
Ты это сделал. Ты дошел.
Мы плясали на нетронутом снегу, на высоте почти тринадцати тысяч футов, и солнце било в глаза, и ветер выводил какую-то безумную мелодию. Наши крики долетали до неба и отражались от него, и океан облаков впитывал в себя нашу безумную радость.
Когда Дарт предложил прыгнуть вниз, я чуть было не послушался. А что? Мы же почти боги!
Он не шутил. Когда я это понял, я опешил. Нет, не от страха. Давай прыгнем! Давай полетим! Мой дружок малость перебрал декса[6] — он хотел, чтобы сил до вершины хватило.
Он даже схватил меня за руку, стал подначивать. Пришлось силой оттаскивать его — да и себя заодно — от края обрыва. Он начал меня ругать, а сам смеялся. Мы оба смеялись. Как сумасшедшие.
Тут он сказал кое-что очень странное, но это было самое место для подобных откровений. Прошелся насчет моей везучести, и все с тем же смехом. Дескать, я захапал себе самую сексуальную бабу в Лунаси, а теперь вот болтаюсь без дела, а она вкалывает. Могу отвалить в любой момент, свободен как ветер, причем не только в том, что касается походов налево, а вот, к примеру, сейчас — захотел забраться на вершину — и пожалуйста.
А теперь, дескать, спрыгнуть боюсь.
Все изменится, вот что он мне сказал. Все теперь будет наоборот. У него будет женщина, которую жаждут другие, он начнет получать кайф от жизни. И вообще заживет со вкусом.
Так он стоял и распространялся. Я не стал затыкать ему рот. Не тот был момент, чтобы счеты сводить.
После безумной радости на меня снизошел покой и благодать. Мы не боги, мы всего лишь люди, которые поднялись на еще один пик. Я знаю, тысячи вещей из тех, что я сделал, могут не иметь никакого значения, но только не это. Это теперь мой отличительный знак.
Мы не покорили эту гору, мы просто слились с ней.
Я думаю, теперь, когда я это сделал, я стану лучше. Как партнер. Как отец. Я знаю, кое-что из того, что молол Дарт, справедливо. Я не заработал то, что имею, зато этот миг я заслужил сполна. И я знаю, сейчас, когда я стою на пронизывающем ветру над всем миром, в котором столько боли и столько красоты, тем миром, что сейчас закрыт от меня завесой облаков, зовущих нырнуть в их толщу, поскорее вернуться в эту боль и красоту, — именно теперь меня пронизывает желание совершить нечто значительное.
Как странно — стоять там, куда тебя так тянуло, и тосковать по оставленному внизу.
Нейт рассматривал фотографии. Ничего нового увидеть он не рассчитывал, за последние несколько дней он уже их не раз изучал, и все мельчайшие детали накрепко врезались ему в память.
Из полиции штата пришло несколько скупых сообщений. Если погода позволит, группу экспертов и спасателей они вышлют на место уже в ближайшие сорок восемь часов. Он знал, что трое незадачливых альпинистов были основательно допрошены, но вопросы и ответы знал не по официальным каналам, а из лесного телеграфа.
Надо бы завести стенд оперативной информации, но не он вел это дело.
Осмотреть пещеру ему никто не даст, как не дадут присутствовать при вскрытии, когда тело доставят вниз. И то, насколько посвящать его в курс дела, будет решать следственная бригада.
Может быть, после того, как в убитом официально опознают Патрика Гэллоуэя, к его голосу станут чуть больше прислушиваться. Но в следственной группе ему все равно не быть.
Он сам не ожидал, что так будет к этому стремиться. Уже, наверное, год, как никакое полицейское расследование не находило ни малейшего отклика в его душе. Сейчас же он страстно хотел вести дело. Может, отчасти причиной была Мег, но главное — это фотографии. И человек, который был на них запечатлен.
Застывший ровно в том положении, в каком его настигла смерть. Семнадцать лет назад. Сохранившийся благодаря холоду — и сохранивший все подробности своей гибели. Этот покойник сам ответит на все вопросы, надо только знать, где искать.
Сопротивлялся ли он? Был застигнут врасплох? Знал ли убийцу? Или убийц?
За что его убили?
В дверь кабинета постучали, и Нейт торопливо сунул папку в стол.
Показалась голова Пич.
— Деб поймала на воровстве в торговом зале двоих ребят. Питер сейчас свободен. Отправить его на вызов?
— Да, хорошо. И оповести родителей, пусть тоже в магазин приедут. Что украли-то?
— Хотели прихватить какие-то комиксы, сладости и упаковку «Миллера» — шесть банок. Ну и дураки. У Деб глаз орлиный. Еще пришел Джекоб Айту. Хочет переговорить, если у тебя время есть.
— Зови.
Нейт встал и прошел к кофеварке. Так, еще час до окончания светового дня, хотя сегодня он выдался мрачный и промозглый. Он выглянул в окно, отыскал глазами Безымянный и, попивая кофе, стал разглядывать пик.
Дверь открылась, и Нейт повернулся навстречу Джекобу. Это был типичный коренной житель Аляски — скуластое лицо, пронзительные черные глаза. Тронутые сединой волосы заплетены в косичку. На нем были крепкие сапоги, такая же крепкая рабочая одежда и длинный коричневый жилет поверх байковой рубахи и шерстяного свитера.
На вид лет под шестьдесят, но в этом жилистом, как канат, теле еще чувствовалась сила и здоровье.
— Мистер Айту, — поздоровался Нейт. — Чем могу служить?
— Патрик Гэллоуэй был моим другом.
Нейт кивнул.
— Кофе не хотите?
— Нет, спасибо.
— Тело еще не привезли, не освидетельствовали и не идентифицировали. — Нейт сел за стол. Сейчас
