локтей, чтобы он не вздумал своей болтовней нарушить общее спокойствие.
Дед обратился к собравшейся толпе:
– Княжеству необходим принц, – начал он. – Немногие станут отрицать этот факт. И все же, можем ли мы быть уверены, что наш принц покинул нас навсегда? Трудные времена стали, трудные времена.
Люди согласно кивали и, повторяя фразы из речи деда, эхом вторили ему. Трудные времена, это верно. Да, княжеству необходим принц. Можем ли мы быть уверены?
– Я говорю, – разглагольствовал дед, воздев к небу обе руки, – что нашему княжеству нужен принц. К концу этого года юноша, мой внучатый отпрыск, достигнет совершеннолетия и тогда сможет возложить на себя бремя этих обязанностей – если наш принц не вернется. Если он не вернется, давайте в конце года коронуем этого юношу, сделаем его принцем.
Это событие должно было произойти через десять месяцев после достижения Тигхи совершеннолетия, однако юноша ничего не сказал. В толпе раздался одобрительный ропот.
– А до того времени, – сказал дед, понизив свой голос и уронив руки, – я – ваш священник, ваш посредник между Богом и людьми, – буду заботиться об этом юноше. Он будет жить в моем доме, мой собственный внук.
Кто-то издал радостное восклицание, за которым последовали сдержанные аплодисменты. Однако к этому времени собравшиеся ощутили на себе первые редкие капли влаги, конденсировавшиеся в воздухе, которые вскоре перешли в моросящий дождь. Люди стали расходиться в поисках укрытий. Помощники деда ухватили Тигхи за наиболее чувствительные части его рук, ближе к подмышкам, при этом постаравшись (во всяком случае, так показалось юноше) запустить ему в кожу ногти, и практически поволокли его назад, в дом деда.
Дом его родителей, освободившийся от всякой мебели и утвари, быстро пришел в негодность. Тигхи спал в главном пространстве дома своего деда, свернувшись калачиком на жестком полу. Днем он отчаянно хандрил взаперти, пока дед расхаживал по деревне, улаживая проблемы, возникшие в связи с переходом к нему имущества исчезнувшего принца. Иногда к деду обращались люди, считавшие, что имеют законное право претендовать на часть козы или даже на целую тушу. В деревне шли постоянные, хотя и подспудные споры насчет того, могут ли быть унаследованы долги. Однако дед переговорил с дожем, и тот объявил, что закон не допускает таких вещей. Кроме того, люди в большинстве своем сильно побаивались деда.
Вообще-то закон был чрезвычайно запутанным и допускал разные толкования. Если родители Тигхи действительно мертвы, значит, с ними умерли и их долги. Однако возражали кредиторы, явных и недвусмысленных доказательств их смерти никто представить не мог. Дед не унаследовал их имущество, он просто опекал его до их возвращения, а стало быть, к нему переходила ответственность не только за животных принца, но и за его долги. Дож действовал по закону, однако это не помешало некоторым жителям деревни явиться к дому деда и барабанить в двери, требуя уплаты. Многие боялись деда, но кое- кто решил бросить ему вызов. Тяжелые времена сделали людей отчаянными. Эти моменты, когда кредиторы ломились в дверь, были одними из самых тяжелых в жизни Тигхи.
– А ну, выходи, хитрый поп! – кричал, бывало, кто-нибудь снаружи. – Твоя дочь все еще жива, прячется где-то, значит, живы и ее долги!
Однако слова эти, произнесенные вслух, оказывали обратное воздействие на воображение Тигхи; ему было гораздо труднее вытравить из своего сознания мысль о том, что его па и ма мертвы.
Мертвы. Упали к Богу, находящемуся на дне мира.
Деду, должно быть, еще тяжелее, размышлял Тигхи. Если его дочь и муж его дочери действительно упали с мира, значит, их души не вознесутся на небеса. Ведь деревня не может сжечь тела и вместе с дымом послать их души на небо. Однако деда это, похоже, не беспокоило. Он ходил по деревне и занимался своими делами. Копил богатство, делая это во славу Бога. Так, во всяком случае, он говорил.
Люди боялись деда, и Тигхи знал почему. Стоило деду бросить на юношу хотя бы мимолетный взгляд, как того передергивало, как от острой зубной боли. Он орудовал своим деревянным посохом не хуже молодого мужчины и очень метко тыкал его концом в тело или лицо Тигхи. Один раз дед так сильно избил юношу, что у того оказалась сломанной скуловая кость. Тигхи был в этом совершенно уверен: боль в скуле была очень сильной и не утихала много часов.
Тигхи пытался не попадаться деду на глаза, вообще не привлекать к себе его внимания. Однако он скучал по родителям, и время от времени чувства брали верх над благоразумием. Однажды Тигхи сказал:
– Может быть, мои па и ма незаметно проскользнули по лестнице дожа.
Дед злобно воззрился на него, посасывая свою грассвидовую трубку.
– Гм?
– Может, они переоделись и поднялись в Мясники. Или у них была договоренность с дожем…
Деду пришлось наклониться вперед, чтобы дотянуться до посоха.
– С тобой говорили мои враги? Нас с дожем связывает дружба, причем очень давняя, – прорычал он, вставая. При этом его суставы издали страшный скрип. – Ты осмеливаешься предположить, что дож мог солгать мне?
Удар посохом пришелся по левому плечу Тигхи.
Если дед днем оставался дома – а такое иногда случалось, – Тигхи незаметно выскальзывал из дому и бродил по деревне, как и раньше. Сначала он шел от утеса к утесу, проверяя один уступ за другим, тщательно прочесывая всю деревню, словно надеясь случайно натолкнуться на своих па и ма, смеющихся вместе, выходя из чьего-нибудь дома, или сидящих на солнышке рука об руку. Тигхи действовал методично и последовательно, идя от нижних уступов к верхним или наоборот.
Иногда он навещал свой старый дом. Рассветная дверь была сломана. Очевидно, это сделали скитальцы. Судя по всему, кто-то прошел по всему дому в поисках пищи или чего-либо на продажу. Однако ни пищи, ни вещей, которые имели бы хоть какую-то ценность, здесь давно уже не было и в помине. Об этом позаботился дед. Когда Тигхи вернулся домой в первый раз после исчезновения родителей, у юноши теплилась мысль, что здесь ему будет уютнее и спокойнее, чем в доме деда, где даже воздух был наполнен враждебностью. Он свернулся калачиком в своем алькове, в том самом пространстве, где спал с тех пор, как был мальчиком, и попытался потерять сознание. И поплыл по волнам своей памяти, преследуемый кошмарами, от которых неприятно сводило внизу живота. Падение. Лицо ма, искаженное агонией гнева.
