– Она и сдала Шамхат. Кстати, узор она тоже себе присвоила.
– От же! – сипло произнес Сердюченко. – Может, он и правда не гад? Гад же не будет за жинку так страдать?
– Вы правы! – печально улыбнулся Богдан. – Все, что мне нужно, – это спасти Шамхат.
– Ты охотишься за Знаком, – не то спрашивая, не то утверждая, произнес Ли. – Ты хочешь убить Павла, чтобы украсть у него силу.
– Что за бред ты несешь, Ли? – возмутился профессор. – Как можно украсть чужую силу? Это же не чемодан!
– Можно, профессор. Если вы дадите ему добраться до Павла, увидите.
– Без Шамхат мне ничего не нужно, даже бессмертие, – снова подал голос Богдан и повернулся к китайцу. – Я хочу говорить с тобой, Ли!
– Что ты можешь мне сказать? – холодно спросил китаец. – Я вижу твои планы на три хода вперед. Ты хочешь убить Павла, взять его силу, а уже потом идти спасать Шамхат. История твоей любви и впрямь потрясающа, но твоя душа испорчена легкими успехами. Она черна и ничтожна. Если бы ты шел к силе, как все, тренируя свой дух в упражнениях и добродетелях, то ты не лежал бы сейчас, связанный и алчущий новой подачки. Чем ты отличаешься от тех, кого презираешь? Ты думаешь, что ты – Бог, только потому, что украл цветок бессмертия Утнапишти?
– Это был дар, а не кража, – вспомнил Варшавский. – По крайней мере в переводе Шилейко цветок бессмертия дарован Гильгамешу женой Утнапишти. А Гильгамеш мог отдать его своему другу. Хотя, если учитывать его жажду бессмертия, вряд ли бы он это сделал.
– Гильгамеш умер! – заявила Варя. – Гораздо раньше, чем произошла история с цветком.
– Что ты такое говоришь? – скривился профессор. – Самый компетентный человек в этом вопросе – Шилейко.
– А ему вы поверите? – сощурилась девушка.
– Конечно.
Варя скрылась в кабинете и через минуту с победным видом вынесла выпуск журнала «Восток» с открытой в нужном месте страницей.
– Читайте!
Варшавский быстро пробежал глазами отчеркнутый Вариным ногтем отрывок.
– Н-да… На это я не нахожу возражений. Как ни дико звучит, но факты… Пусть такие зыбкие, но настоящий ученый не может ими пренебречь. В общем, если бы у меня под присягой спросили, кто лежит связанным у меня в квартире, я бы ответил, что это Энкиду, победитель Хумбабы и Небесного быка.
– Какого быка? – усмехнулся Богдан.
– Небесного, – уже без особой уверенности повторил профессор.
– Передайте от меня привет досточтимому профессору Шилейко, – усмехнулся Богдан. – И скажите, что бык был с урукского скотного двора.
– Не, погодите! – Сердюченко опустил «наган». – Так получается, что и у меня жинка в тюрьме, и у него? А коли мы мою вызволять собрались, так, может, зараз и его освободим? Семь бед – один ответ. Може, он и гад, а ей-то чего страдать? А при жинке, глядишь, и он усмиреет! Може, он гад такой от печали?
– Если это возможно, – нахмурился профессор. – Зульфию Ибрагимовну надо освободить обязательно. Слышишь, Ли?
– Хорошо, – кивнул китаец. – Но прошу вас, профессор, пока нас с Сердюченко не будет, не развязывайте Богдана ни под каким видом и не давайте Павке приближаться к нему. Лучше всего запереть его в ванной и не слушать, что он говорит. Боюсь, что он способен подавлять волю. Тогда и ваш гипноз не поможет.
– Ты же говорил, что он добре бьется, – Тарас посмотрел на китайца без понимания. – И оставить его тут? Сам сказал, что его надо держать от Павки подальше. Ну так пусть нам поможет. – Он глянул на Богдана. – Так ты точно хочешь жинку освободить?
ГЛАВА 32
Сердюченко посигналил перед воротами следственного управления и, когда красноармеец со скрипом распахнул створки, загнал машину во внутренний двор, но мотор глушить не стал.
– Пусть работает, – нервно буркнул он. – А то если что, так ведь по закону подлости не заведемся.
Он потянулся в карман за папиросами, но Богдан его остановил:
– Нельзя долго стоять тут без дела. Если бы ты привез настоящих арестованных, не стал бы сидеть и курить в машине. И мотор заглуши. Подозрительно.
– И то верно, – вздохнул шофер, выключая двигатель. – Ладно, выходите тогда.
Он первым выбрался из машины на очищенную от снега площадку и для достоверности выволок обоих пассажиров за шиворот.
– А ну, давайте! – прикрикнул он.
