Богдан мельком осмотрел двор и отметил, что в дальнем конце из мешков с песком устроено пулеметное гнездо. Однако пулемет, к его удивлению, был направлен не на ворота, а куда-то вправо, на невидимую за углом здания цель.
Шофер прикрикнул на «арестованных» еще пару раз и погнал их ко входу в здание. Красноармеец на воротах не обратил на происходящее почти никакого внимания – насмотрелся. Сердюченко, поочередно подталкивая в спину то китайца, то Богдана, загнал обоих в дверь и повел сначала вверх по лестнице, а затем по коридору до поста охраны в вестибюле. У парадного входа он заметил Козакевича – тот расписывался в журнале о получении ключей от кабинета. Тут же у дверей стояли двое конвойных с карабинами, а на стуле, возле шкафчика с ключами, восседал грузный охранник в кожанке, обтянутой портупеями.
– О, Сердюченко! – Козакевич узнал шофера. – Как отпраздновал?
– Да уж какие тут праздники, – подходя, отмахнулся водитель. – Вот, товарищ Дроздов велел двух задержанных отвезти. Зарегистрируете? А то я без привычки.
– А сам он?
– Голова у него шибко болит, – усмехнулся Тарас.
– А-а… – сочувственно улыбнулся следователь, но тут же нахмурился и сунул ключи в карман. – Погоди-ка! А по какому делу задержанные? Как мне их регистрировать?
– Да це ж по делу о стратостате, – Сердюченко глянул на охранника в кожаной куртке. – Товарищ Дроздов велел с вами лично переговорить. Я вам шепну пару слов, а вы уж сами решите, как записать задержанных.
– Ладно, – подозрительно произнес Козакевич. – Пойдем в кабинет. А этих красавцев лучше в подвал спустить. А то у меня допрос через полчаса.
– Но товарищ Дроздов…
– Да что ты заладил: Дроздов, Дроздов! – разозлился следователь и окликнул охранника: – Миша! Доставь задержанных куда следует. Пусть Дроздов у себя командует, а у нас тут свои порядки.
Охранник несколько раз вдавил кнопку звонка на стене, вызывая дополнительный конвой, а Козакевич пропустил шофера вперед и следом за ним поднялся по лестнице. В коридоре второго этажа гуляло эхо, у дальнего окна стоял конвоир с карабином у ноги, ковыряя в зубах пальцем. Увидев следователя, он вытянулся по струнке.
Козакевич отпер дверь, пропустил шофера в кабинет, а сам шагнул следом.
– Ну что? – спросил он, усаживаясь за стол. – Рассказывай.
Он ленивым движением выдвинул ящик и бросил туда ключи от двери. Воспользовавшись этой заминкой, Сердюченко выхватил из-за пояса «наган» и направил его на следователя.
– Думаешь, я удивлен? – тот лишь презрительно улыбнулся в ответ. – Что, в свои игры решил поиграть? Где Дроздов?
– А ну заткнись, шельма! – зло прошипел Сердюченко, стараясь унять предательскую дрожь оружия в руке. – Прикажи привести мою жинку.
– Понятно, понятно, – Козакевич улыбнулся и настолько быстро выхватил откуда-то «браунинг», что шофер не успел испугаться.
В следующий миг Козакевич поспешно рванул спусковой крючок – хлопнул выстрел, но пуля свистнула, не задев Сердюченко, пробила дверь и коротко взвизгнула рикошетом в коридоре. От испуга шофер дважды пальнул в ответ, выстрелы прозвучали, как удары молотком по железной кровле. Следователь коротко вскрикнул, хватаясь за пробитую грудь, и нелепо опрокинулся на стуле, забрызгав кровью зарешеченное оконное стекло. Комнату затянуло запахом пороха.
«Конец, – подумал Сердюченко, холодея от страха. – Теперь уж мне отсюда не выбраться».
На секунду он задумался, что можно предпринять в столь нелепо сложившейся ситуации. Понятно было, что вот-вот в кабинет ворвется конвойный с винтовкой, однако Сердюченко решил не дожидаться этого, а сам выскочил за дверь, готовясь пристрелить любого, кто попадется ему на глаза.
Но стрелять не пришлось. Конвойный валялся на полу, уставив окровавленное лицо в потолок – отрикошетившая пуля попала ему в лоб. Он еще подергивал ногой, но жизнь уже покинула его тело. Оторопев от увиденного, Сердюченко замер, не зная, что делать дальше.
«Если внизу услыхали выстрелы, то через лестницу мне теперь не прорваться, – затравленно подумал он. – А коли не слышали? Все же стены здесь толстые, да и двери глухие».
Секунда шла за секундой, сердце колотилось с такой силой, что, казалось, его можно было услышать в тишине коридора. Но никаких шагов с лестницы не доносилось. Это немного приободрило шофера, но паника все равно стремительно овладевала его сознанием.
«Надо уходить во двор, – решил он. – Там машина. Уеду, а потом уж буду думать, как вызволить Верочку».
Сердюченко стиснул дрожащие кулаки. Страх подкашивал ноги, мелькнувшую мысль о китайце и Богдане он загнал подальше – самому бы выбраться.
Говорят, что перед лицом смерти вся жизнь человека стремительно пробегает перед его глазами. Ступенька за ступенькой Тарас вспомнил детство, юность, гибель матери, вспыхнувший вдруг пожар революции, а затем Гражданской войны. И, неожиданно для него самого, в его душе разгорелось чувство, пересилившее страх смерти. Это было чувство вины. Раньше удавалось загнать его поглубже, мол, что взять с шофера? Не в ответе он за бесчинства начальства! Но сейчас дремавшая совесть вырвалась на свободу и принялась безжалостно рвать душу когтями.
«Господи Боже! – впервые за много лет Сердюченко вспомнил о Боге. – Это ж скольким людям я смерть привез на своей машине? Господи!»
Конец лестницы приближался неумолимо. Шофер знал, что на последней ступеньке ему придется принять самое трудное в его жизни решение.
