– Если хочешь, я попробую с ним связаться.
– Не надо. Узнай только, где он сейчас. Через часик я заеду.
– Ладно. Погоди, я перезвоню.
Дроздов бросил трубку на рычаг.
«Если это полоса невезения, то она очень вовремя началась, – со злостью подумал он. – Самое время».
Он вернулся к листу с квадратиками, но мысли рассредоточились и упорно не желали идти вдоль начерченных линий.
«Что-то ведь очень важное пришло в голову! – Максим Георгиевич энергично потер лоб. – А! Не нарочно ли мне подсунули Стаднюка? Нет ли за этим чьей-то воли? Может, это наш профессор так забавляется?»
Недобрая мысль о профессоре снова вызвала резкое учащение пульса, но не такое сильное, как в прошлый раз. Стоило отвлечься от этой мысли, как сердцебиение пришло в норму.
«Когда я грохнулся в обморок, мысль тоже была о Варшавском. И тоже недоброго характера. Точно! Вот так старичок! – озарило Максима Георгиевича. – Надо его повнимательнее разработать. Вот со Стаднюком разберусь сейчас и за старикашку…»
Был бы на месте Дроздова не сотрудник четырнадцатого отдела НКВД, он бы отмахнулся от такого совпадения, как от назойливой мухи. Однако Дроздову уже приходилось сталкиваться с делами, в которых фигурировал гипноз. В основном это были кражи и изнасилования.
«А ведь Варшавский, кажется, психолог, – размышлял Дроздов. – Он упоминал об этом в беседе. Значит, что более чем вероятно, он владеет гипнозом. Но у меня нет ни малейшего пробела в памяти! Черт… Маловато у меня информации по гипнозу. А впрочем, вскоре я смогу получить достаточно сведений о нем».
Подумав еще немного, Максим Георгиевич не стал соединять линией квадратик Варшавского и квадратик Стаднюка. Он просто очертил круг, в котором оказался и Павел, и равнобедренный треугольник с ключевыми фигурами по углам.
«Богдан мертв, а начерчен среди живых, – с недовольством подумал Максим Георгиевич. – Не нравится мне это, ох не нравится».
Зазвонил телефон.
– Да, Дроздов.
– Это Дементьев. Козакевич сейчас у себя в кабинете. Заканчивает допросы, но скоро собирается домой.
– Хорошо. Свяжись с ним, скажи, что у меня к нему дельце, но не говори какое.
– Будет сделано, Максим Георгиевич.
– Все. – Дроздов швырнул трубку на рычаг и вызвал Сердюченко. – Бензин есть? – спросил он шофера.
– Имеется. А что, опять ехать? – зевая, спросил ленивый увалень.
– Незамедлительно! – воскликнул Дроздов.
Одеваясь на бегу, он спустился по ступеням крыльца.
– Так, Сердюченко, – сказал он, усевшись на заднее сиденье, – гони в отдел к следователям.
Машина рывком тронулась с места и покатилась в сторону мощеной дороги. Снег кончился, в разрывах туч виднелись звезды, похожие на блестящие льдинки. Под урчание мотора Максим Георгиевич продолжал думать о начерченных на бумаге квадратах. В картине не хватало лишь одного штриха – линии, соединявшей Стаднюка с кем-нибудь из троих ключевых фигур. И если такой штрих, не дай бог, появится, это будет означать, что он, Дроздов, опытная лиса, попался в ловушку к чистоплюю-профессору. Максим Георгиевич постарался припомнить, кто и как собирал для него информацию о кандидатах в реципиенты. Особенно о Стаднюке. Но никакого следа профессорского влияния на принятие именно этого решения выявить не удалось.
«Не оказалось бы тут руки Свержина! – с содроганием подумал энкавэдэшник. – Если он задумал меня подставить, мне точно хана».
Выбравшись из машины у знакомой двери, Дроздов, стараясь не выдать спешки и нервозности, поднялся по лестнице и постучал в дверь Козакевича.
– Дроздов, – громко сказал Максим Георгиевич, не очень быстро, но решительно открывая дверь.
– Заходи, – сказал Козакевич. – Дементьев звонил. Что у тебя стряслось? Садись. Хочешь чаю?
– Он у меня скоро из ушей польется, – отмахнулся Дроздов, протискиваясь в кабинет.
Козакевич сидел за массивным столом, к которому была накрепко привинчена железная настольная лампа. Ее абажур был укреплен на шарнире так, чтобы луч света можно было направить в любую сторону. Сам Козакевич был полускрыт тенью – выглядел он не менее массивно, чем его стол, а очки в круглой оправе казались крохотными на широком лице.
– Чай не водка, много не выпьешь, – вздохнул Дроздов, садясь на стул сбоку от стола Козакевича.
– Можно и водки! – улыбнулся Козакевич, блеснув тремя золотыми зубами. – Я уже отработал. Трудным делом наградили?
Он загремел дверцей сейфа, достал поллитровку «Столичной», два граненых стакана и поставил все перед Дроздовым.
– Разливай.
