Эта женщина принесла сюда свое переполненное любовью сердце, свое нежное тело, свои глаза. И слов она приготовила бесчисленное множество. Слова эти столько раз повторялись во время долгого пути. Сейчас они замерли на губах.
— Рядовой второго разряда Саса принес обед господину командиру взвода Кадзи, — доложил Саса, внося две пиалы.
Саса собственноручно приготовил мясо и суп на железной печурке.
Одобрительно оглядывая Митико, Саса произнес:
— Госпожа, эту косулю он подстрелил сегодня. Ешьте больше — сил прибавится. Верно я говорю, Кадзи?
Кадзи улыбнулся.
— Благодарю вас. Слышала, вы всегда заботитесь о муже, — приветливо ответила Митико.
Саса замахал руками.
— Ну, у новобранцев так уж водится — помогать друг другу. Иначе в армии долго не протянешь. Завидую я вашему мужу. Редкая женщина на такое решится, это уж точно.
Митико хотелось сказать этому славному человеку что-нибудь очень хорошее, но она только улыбнулась. А Саса вытащил из внутреннего кармана листок бумаги и протянул его Митико.
— Мало времени, поэтому уж извините, что так нахально, с первого знакомства, с просьбой обращаюсь. Напишите, пожалуйста, моей жене, здесь вот адресок, пусть у вас поучится и приедет проведать муженька. Вы уж напишите, как знаете, пусть приедет на денек. Да подарки старослужащим пусть захватит…
Было еще что-то, что он хотел сказать. Долго мялся, но, так ничего и не сказав, нехотя ушел.
Явился Охара. Он вызвал Кадзи за дверь.
— Посмотри, как я почистил винтовку.
Кадзи поблагодарил его и предложил войти, но тот, опасаясь нагоняя взводного, стоял в дверях. Смущенно помолчав и помявшись, он наконец решился.
— Кадзи, — сказал он, — тебе не трудно попросить жену, пусть сообщит моей, что то письмо я не по своей воле написал. Никак мне нельзя, чтобы она ушла из дому.
Митико есть не стала. Не могла от волнения. Когда-то еще удастся встретиться. Кадзи ел молча, быстро, легко справился и с ее порцией. Митико покачала головой:
— Не жуешь даже, так глотаешь.
— Отвык здесь, некогда, — улыбнулся Кадзи. — В желудке зубы выросли.
— Ты ешь так, словно за тобой кто-то гонится.
Так точно. Беспрестанно гонятся. Служба, ученье, маневры, переклички, отбои. С утра до ночи гонятся.
— Так точно, где поспел, там и съел. Это единственный выход.
Кадзи отодвинул пустую пиалу. Вместе с посудой прихватил сигареты, печенье, которые привезла Митико и понес в казарму унтеру Сибате.
Кадзи чувствовал, как из всех углов его провожают налитые злобой взгляды старослужащих. Что-то изменилось с тех пор, как он давеча чистил винтовку.
— Тоже порядки. Тьфу! — сказал кто-то так, чтобы он слышал. — Где это видано, чтобы новобранец в отдельной комнате с женой миловался?! Ну и времена!
«Понятно, что бесятся», — подумал Кадзи.
— Пусть бы нас во вторую очередь пустили. Побратаемся, боевыми друзьями заделаемся, сигарету пополам делить будем и письма от нее вместе почитывать, а?
Кадзи подошел к Ёсиде за одеялами: Хино разрешил: взять.
— Ишь ты, одеяла, — усмехнулся Ёсида. — Ничего, не замерзнешь в обнимку-то с молодухой.
Раз есть указание, Ёсида даст. Просто настроение испортить хочет. Но Кадзи надоело стоять в позе просителя.
— Ничего, одним обойдусь. Он прошел к своей койке, снял одеяло.
Ёсида спустил ноги на пол, совсем уже собравшись идти в каптерку, но поведение Кадзи его оскорбило.
— Нет тебе одеяла, — бросил он. — А замерзнет — меня позови.
Им было бесконечно хорошо рядом, и все-таки что-то тяжелое и холодное стояло между ними, и это нельзя было отодвинуть. Объятия не давали забвенья. Известного только им двоим всепоглощающего забвенья. Кадзи никак не мог освободиться от гнетущего беспокойства. Завтрашняя разлука уже леденила его. Он вздрагивал при малейшем шорохе, опасаясь прихода кого-нибудь из офицеров, внутренне готовый к любой неожиданности.
Это была не усталость, а скованность. Будто он был впервые с женщиной. Все случилось по-другому, иначе, чем он ожидал. Он твердил себе: надо забыть, что мы в казарме, надо забыть, ведь впереди только одна ночь.
— Вот и свиделись… — шептала Митико. — Представляю, как удивится Ватараи, когда узнает, что я ездила к тебе. Все наведывается, расспрашивает…
Кадзи прижался к Митико, зарылся лицом в ее волосы.
— …требует твои письма. Так я ему и показала их! Прикидываюсь, что не понимаю. Отвратительный тип! С таким видом разговаривает, будто в дезертирстве тебя подозревает…
Кадзи глубоко вздохнул.
— А если я действительно убегу?
— Куда убежишь?
— На ту сторону.
— Нет, ты этого не сделаешь. — Митико улыбнулась. В лунном свете ее черные глаза засветились зелеными огоньками. — Ведь у тебя есть я. — Потом вдруг всхлипнула. — Кадзи, я все равно буду ждать. Подпоручик сказал, что ты здесь «заметная фигура», я так и думала, что они не оставят тебя в покое. Кадзи губами вытер ей слезы.
— Никуда я не убегу. Слышишь? До последнего буду держаться.
Ты не прав, Синдзе. Ты не испробовал все пути, ты хочешь выбрать самый легкий. Бежать только потому, что после истории с открытками тебе выписывают наряды вне очереди? Нет, Синдзе, что бы ты ни говорил, это малодушие, а не протест. Я не могу согласиться с тобой.
— Не надо, Кадзи, — шепнула Митико, — возвращайся домой!
Светало… За окном скрипели чьи-то шаги. Караульный. Скоро подъем. Кадзи поцеловал Митико.
— Не спишь?
В эту ночь они испили все: восторг, слезы, озарение. Пронзительная боль, боль желания по- прежнему сковывала тело, но в сердце пришла ясность.
Руки Митико гладили Кадзи. Их пронизывала мольба и жалоба, что вот-вот, очень скоро им придется оторваться от любимого.
— …пошлют на фронт. Поэтому и свидание разрешили. — неожиданно прошептала Митико.
Кадзи молча притянул ее к себе. Незачем посылать, фронт сам пожалует сюда. Он не прячет голову в песок, он все сознает. Пусть встреча с Митико будет для него последним приветом жизни.
Жизнь больше не подарит им таких мгновений. Они оба понимали это. Надо удержать их любой ценой. Удержать вопреки всему.
Если б взошло солнце, можно было бы увидеть ее всю, такой как хотелось запомнить.
— Митико…
Она поняла его молящий взгляд. Быстро, словно боясь потерять каждое мгновенье, она встала и подошла к окну. Она стояла нагая под белыми лучами рассвета, трепеща от нежной волны, зарождавшейся в теле.
В безмерной тоске Кадзи подошел и встал рядом. Он опустился перед ней на колени и прижался к ней лицом. Может, так в последний раз. Правда, женщине этого не говорят.
Митико вдруг заплакала. Дрожа, обняв голову Кадзи и осыпая ее поцелуями.
Вместе с рассветом приближался конец. Конец любви. Потому что любовь — это два человека, а с
