нам о неизменности военных удач?.. До чего же мы с тобой опустились! Мы катимся в пропасть. Не пора ли остановиться?..
— Брось ты эту литературщину! Мы просто смирились с фактом. Этот факт — война, — Кагэяма проглотил еще одну порцию рисовой водки. — Ты тут распространялся о пастухах и овчарках. Очень верное сравнение, Кадзи! Мы и есть собаки. Так вот признай это, смирись и начни все сначала. У тебя-то для этого еще достаточно времени. И не забывай — овчарка тоже может заслужить великую благодарность баранов, если приведет их на тучное пастбище. Понял, друг?
— Да… если только на свете сыщется такое пастбище…
Кагэяма встал, выглянул за занавеску и поискал глазами официантку. Он поманил ее пальцем и кивнул на входную дверь.
Митико проснулась, будто кто-то на разные голоса звал ее по имени. Она открыла глаза, но веки слипались, и она не могла с ними совладать…
— Заждалась тебя, любимый мой…
Этими словами она встретила Кадзи во сне. Он ничего не сказал. Он подошел и крепко обнял ее. Сладко закружилась голова. А потом она вдруг увидела, что дверь комнаты распахнута настежь. В конце коридора тусклым желтым пятном светится электрическая лампочка, а в комнате полно чужих, незнакомых мужчин. Один из них что-то протянул Кадзи, и она знает, что это красная повестка, и Кадзи знает, но не размыкает своих объятий. Зачем? Он не обязан никуда уходить. Они принадлежат друг другу и никому больше! И останутся навсегда вместе. Навсегда! Им нет дела до повесток. Пусть эти люди убираются со своими повестками.
Но вот — она не помнит, как это случилось, — Кадзи уже нет с ней рядом; солдаты, сверкая штыками, обступили его и уводят из комнаты, и он исчезает, будто растворяясь в воздухе. Митико хочет бежать за ним и не может. Она пытается встать, но не в силах даже пошевелиться. Из груди рвется крик ярости, но она не может издать ни звука — голос застревает в гортани…
— Митико!
Это зовет Ясуко. В комнате полумрак. Митико открывает тяжелые веки. Ясуко сидит на ее кровати.
— Проснись, ну же, Митико!
— Митико! — зовет за окном низкий мужской голос. — Митико!
Ясуко вздрогнула.
— Может быть, это Кадзи? Открыть окно?
Но Митико уже вскочила и бросилась к форточке. Высунувшись наружу, она разглядела внизу, под окном мужскую фигуру, неподвижную, будто высеченную из лунного камня.
— Митико! Увидишь Кадзи, всыпь ему хорошенько, если он и на этот раз не сделает тебе предложения.
Митико задрожала. Не только от предутреннего холода. Что это?
— Он влюблен в тебя по уши, — кричал ей Кагэяма с залитой лунным светом улицы. — Счастье, черт его побери, само в руки не дается! Но раз уж оно попалось тебе, вцепись в него покрепче и не выпускай, поняла? Плевать вам на эту войну! Сейчас твой болван, наверно, спит и во сне обнимает тебя… Ну, я пошел. Смотрите у меня, живите дружно!
Митико благодарно кивнула ему. Ей было и радостно и грустно.
— Писать не буду. Передавай привет твоему Кадзи!
И, не дожидаясь ответа, Кагэяма повернулся и пошел прочь по заснеженной дороге, ослепительно сверкавшей под луной.
Митико закрыла форточку и прислонилась лбом к разукрашенному морозом стеклу, не слыша ничего, кроме трепета своего сердца.
Тамае вернулась из канцелярии с кипой бланков и новостью от секретарши: Кадзи переводят в отдел горнорудных предприятий и посылают в какую-то глушь — в Лаохулин или что-то в этом роде. Известие это как громом поразило Митико.
Ясуко повернулась к ней.
— Ты ничего не знала?
Митико покачала головой, кусая побелевшие губы. С того визита Кагэямы под окно общежития прошло пять дней. Значит, с Кадзи она не разговаривала больше недели. Она не избегала встреч, хотя немного сердилась на него. Обеденный перерыв Кадзи проводил на волейбольной площадке. Она следила за ним, не отрывая глаз. Когда, ловко подпрыгнув, он удачно отбивал мяч, она с трудом удерживала себя, чтобы не захлопать в ладоши. А вот заговорить с ним у нее не хватало решимости.
— Расстраивать тебя не хотел, вот и молчал, — утешала ее Ясуко.
Нет, так не бывает… Если люди любят друг друга, они делятся хотя бы самым важным и серьезным из того, что происходит в их жизни.
— Да ведь это повышение, глупая! — зашептала ей Ясуко. — Тебе надо радоваться, поздравить его, а ты… Ступай сейчас же! И скажи, что ты счастлива за него.
От одной мысли о встрече с Кадзи кровь ударила в лицо. Митико оглянулась. Старая дева поднялась со своего стула. Девушки знали, что, перед тем как отлучиться из машинного бюро, она проверяла, у всех ли машинисток есть работа. Неторопливо заправляя в машинку очередной лист, Митико ждала. Начальница, завершив обход, еще раз окинула комнату строгим взором и наконец удалилась.
Митико кинулась к ее столу, подняла телефонную трубку и назвала номер Кадзи.
— Мы встретимся сегодня, хорошо?
После конца работы на площади перед зданием фирмы выстраиваются очереди на автобусы.
Митико выскочила из машбюро со звонком. И все же на автобусной остановке уже вытянулась очередь. Митико поискала глазами Кадзи. Его не было. Она пропустила несколько автобусов, а Кадзи все не было. Смеркалось. В окнах исследовательского отдела, где работал Кадзи, все еще горел свет. Митико несколько раз порывалась подняться к нему, но удерживала себя. Она осталась одна на остановке. И уже решившись было идти за ним, увидела Кадзи в дверях подъезда. Она побежала навстречу.
— Прости меня, пожалуйста, — сказал Кадзи, улыбнувшись. — Нужно было привести в порядок бумаги и сдать дела. Я звонил тебе сразу после конца работы…
— Пойдем, — сказала Митико.
Они пошли пешком.
Снег, еще неделю назад серебристый и пушистый, теперь потускнел, в тени смерзся в комья, черные от сажи, а на солнце уже стаял.
— Значит, решил ехать? — спросила Митико, не глядя на Кадзи.
Она боялась повернуться к нему, чтобы он не прочел обиду на ее лице, а еще больше боялась услышать в ответ сухое: «Да, решил!» Тогда она уж совсем не смогла бы скрыть своего горя…
— Не сердись на меня, Митико. Я сам знаю — нехорошо получилось, что не посоветовался с тобой… — Кадзи неторопливо шагал с ней рядом.
— Ну что ты! — Митико проглотила горький ком, подступивший к горлу. — Я должна поздравить тебя.
— Не знаю, стоит ли поздравлять. Дело в том… — Кадзи замолчал.
Несколько шагов они прошли молча.
— В Лаохулине нет ничего, кроме китайских фанз, рабочих бараков и магнитного железняка. Поэтому… — Кадзи снова замялся. — Поэтому я не решаюсь даже просить тебя поехать со мной…
У Митико подкосились ноги. Мимо них прокатил пустой автобус и обдал их грязью. Кадзи обругал водителя автобуса и, сняв перчатку, платком стер капли грязи с лица Митико.
— Что ты сказал, Кадзи?
— Поедешь со мной?
Она схватила его за рукав и сердито тряхнула.
— Ты еще спрашиваешь?!
