Открыв тяжелую стеклянную дверь, они вошли в магазин.
Переезд на грузовике в Лаохулин был их свадебным путешествием. К несчастью, в тот день над степью буйствовал свирепый монгольский ветер. Тот, что у древних китайцев назывался «желтая пыль на десять тысяч верст». Пыль была действительно желтая. Несомая ветром, она заслоняла от них всю вселенную, она была везде — и на земле, и на небе. Кадзи и Митико, сидевшие в кузове, мгновенно превратились в бесформенные фигуры, заметенные рыхлой пылью. Кадзи досадовал на неблагосклонность небес. Митико уткнулась в его воротник и мечтала о будущей жизни. Она была счастлива. Три года любви, и сколько еще впереди…
— Вовсе не так уж плохо, — беспечно улыбнулась она, когда Кадзи с досадой пробормотал что-то насчет дороги, ветра и пыли.
Ей и вправду было совсем неплохо. Свадебное путешествие получилось у них необычное, не такое, как у других. Значит, и жизнь у них будет замечательная, особенная! Конечно, это доброе предзнаменование…
— Как приедем, сразу искупаемся, да?
Промчаться через бурю и пристать к домашнему очагу, — разве это не удивительное начало супружеской жизни? И главное — броня, она защитит их от разлуки. Так пусть беснуется этот ветер. Теперь Митико не сомневалась, что их ожидает счастье. Только счастье.
Они миновали несколько селений и покатили по пустынной равнине, почти невидимой за сплошной завесой пыли. Когда возлюбленные хотят уединения, может пригодиться и завеса желтой пыли.
И когда они проехали равнину, и начался подъем в гору, Митико стало грустно, что такое замечательное свадебное путешествие близится к концу…
Они добрались до перевала. Начался спуск. Ветер стих. Кадзи выпустил Митико из своих объятий. Внизу расстилалась широкая долина, от края до края застроенная красными кирпичными домиками. Отсюда они казались игрушечными. Трудно было представить, что в них ютятся шахтеры, задавленные нуждой и непосильной работой.
— Вот мы и приехали, — сказала Митико, наклонившись к Кадзи. — А скоро все расцветет. Как здесь будет красиво!
Кадзи молча кивнул и продолжал смотреть вниз. Там внизу живут незнакомые люди, с которыми с сегодняшнего дня будет неразрывно связана его жизнь…
Подскакивая на рытвинах, машина спустилась с горы и остановилась на площадке перед кирпичным зданием на окраине шахтерского поселка. «Отдел рабочей силы» — было написано над входом в здание.
Чуть поодаль перед грубым некрашеным столом стояла очередь — два ряда людей в засаленных лохмотьях. Загорелый, коренастый японец придирчиво осматривал каждого — особенно пристально руки и ноги; одних выталкивал из очереди к столу, других отсылал в сторону. У тех, кто оказывался перед столом, брали отпечатки пальцев — они были приняты на работу.
Коренастый оглядел последнего, пощупал его правую руку, сверкнул глазами и приказал разжать пальцы. Плюнул ему на ладонь, затем краем его рубахи растер плевок. Из-под грязи проступила гладкая мягкая кожа. Нерабочая рука.
— Скотина! Вздумал меня обмануть! — Коренастый толкнул человека от стола. — Захотелось опиума даром получить! Пошел вон!
Кадзи спрыгнул с машины. Коренастый заметил его и пошел навстречу, расплываясь в улыбке.
— Господин Кадзи из правления?
— Да.
— Будем знакомы. Моя фамилия Окидзима. Вот, полюбуйтесь на этих заморышей. Всякий раз, как объявляем набор рабочих, повторяется одна и та же история, валит одна шваль — немощные, как вялые огурцы. Хилый здесь народец, не то что в Шаньдуне.
— Вы так полагаете?
Окидзима снова сверкнул глазами.
— Полага-аете!.. — скривился он. — С сегодняшнего дня мы с тобой коллеги, работы у нас будет до черта, а времени мало, так что ты про эти любезные выражения забудь! Тут не до светских манер…
Увидев, что Митико пытается выбраться из кузова, Окидзима подбежал и, протянув свои ручищи, бесцеремонно подхватил ее и опустил на землю.
— И как это вы решились забраться в такую глушь? Или готовы с ним на край света? — Он кивнул на Кадзи.
Запыленное лицо Митико осветилось приветливой улыбкой.
— Вы правы. Ну вот, прошу нас любить и жаловать.
Окидзима рассмеялся, обнажив дочерна прокуренные зубы, и продолжал разглядывать молодую пару.
— А я ждал вас — не терпелось поскорее посмотреть, кому же это так покровительствует начальство. Все гадал, что за тип ко мне пожалует.
— Ну и как?..
— Я, конечно, не предполагал, что сюда пришлют зеленого юнца с высоким лбом… А с виду ты крепкий малый. Как это тебе удалось отвертеться от военной службы?
Кадзи немного опешил от этого фамильярного тона.
— У меня как раз перед освидетельствованием был катар кишечника, ну вот и…
— Как раз!.. Гм… Знаем мы эти фокусы, только редко кому они сходят с рук. Тебе повезло!.. — Окидзима расхохотался. — Ладно, посмотрим, удастся ли тебе поладить с нашими горлопанами… Читал твою докладную. Как ее… Ну, эту, про управление рабочей силой в колониях, так, что ли? В общем ничего, только больно часто пользуешься одним окончанием «изм» — «рационализм», «профессионализм». Мы, горняки, этого не понимаем. Могут принять тебя за ученого-карьериста какого-нибудь. Сам знаешь, кто на рудники идет — проходимцы да подонки всякие. Таких, как ты, здесь не встретишь.
— Ну, спасибо за предупреждение. — Кадзи весело рассмеялся.
— Ты чего это?
Окидзима недоумевающе посмотрел на Кадзи, затем на Митико и тоже засмеялся.
— Ты все-таки молодец. Написать такую штуку, сидя за столом в правлении, — это надо уметь! Нащупал самую суть, так я считаю. Правда, только нащупал, ухватить ее тебе тоже не удалось.
— А в чем же именно не удалось?
— Кабы знал — сам бы написал!
Из дома вышли несколько рабочих, и Окидзима велел им выгружать вещи.
— Я покажу твоей жене вашу квартиру, а ты ступай представься директору, что ли… Вон туда. — И Окидзима показал пальцем на мрачное здание на склоне горы. Даже отсюда видна была огромная вывеска: «Рудник Лаохулин».
Директор Куроки, бегло просмотрев красные цифры на не просохшей еще после мимеографа сводке дневной добычи, небрежно швырнул листок на стол. Красным было показано только недовыполнение плана добычи и число рабочих, не вышедших на работу. Теперь он ждал начальников участков, контролеров и других ответственных служащих рудника. Им надлежало являться в кабинет в течение десяти минут после подачи сводки. Опоздание на диспетчерские совещания сотрясало шестипудовую тушу господина директора приступами неукротимого гнева. Все кругом — сплошные бездарности, Куроки был убежден в этом. Если бы главный инженер, контролеры, начальник отдела рабочей силы были такими, как он, Куроки, то Лаохулин, бесспорно, не только выполнял бы, но и перевыполнял план добычи. И не пришлось бы ему выслушивать ехидные замечания директора компании и теоретиков, засевших в правлении. Да что там, он не раз получил бы уже благодарность верховного командования за выдающиеся заслуги в деле укрепления военной мощи империи…
«А получаю одни нагоняи…» — с горечью жаловался он жене в те редкие ночи, когда делил с ней супружеское ложе в казенной городской квартире. Жена осталась в городе, где было правление, — не мог же сын оставить гимназию. Впрочем, Куроки мало-помалу начинал верить, что он из патриотических
