время расширяется…
— Я понимаю.
— С Охары и спроса нет — он слепая курица, но ты-то здоров как бык! К тому же преуспеваешь в боевой подготовке. Мало кто так может швырнуть гранату, Хасидани зря болтать не станет. И опять-таки образование. Чем же это ты не подходишь?
Разумеется, он подходит. Кто, если не он? — думал Кадзи. Он чувствовал, как бьется кровь в висках. Больше того, из него выйдет настоящий офицер, он будет душой солдат. Но причина… Нужно объяснить причину… А это нелегко… Их много. Прежде всего, Лаохулин кое-чему научил Кадзи — разве там он не имел полномочий младшего офицера? А что из этого вышло?.. Потом — он терпеть не может военных. Не выносит их всех, а тем более офицеров, этих безропотных служак, этих запятых в приказах о расстреле. И еще — самое основное: он хочет домой. Хочет быть себе хозяином, хочет работать и довести начатое дело до конца. Ему нужна не армия, а Митико. Понимаете, господин подпоручик, мне нужна жена, а не офицерская форма. Что я для вас? Пешка, нечто вроде стула или чайника. А с Митико мы друг другу необходимы как воздух. Но разве можете вы это понять?
Кадзи старался вспомнить запах Митико. Он ей сказал, что скоро вернется и начнется новая жизнь. И себе так поклялся. О милый запах… Запах шеи, которую он, уезжая, жадно целовал, аромат волос… И все это начисто заглушил ненавистный армейский запах застиранного обмундирования и каменноугольной гари.
— Я не дурак и понимаю, всем вам не хочется расставаться с привычками гражданской жизни. Всем вам, не только тебе, все эти интеллигентики, ставшие солдатами, поначалу не очень-то рвутся в офицеры. Думаешь, не знаю почему? — Хино закинул ногу на ногу. — Вы надеялись по глупости, что после комиссии вашего брата-запасника демобилизуют. Тыловые крысы! Думали по домам отправиться! Как же, ждите! По домам! вот-вот объявят всеобщую мобилизацию! Такие-то дела! Наконец и ваши хлюпики смекнули что к чему. И подались всем гуртом в вольноопределяющиеся. Чтоб подальше от фронта. Ничего, из вас дурь живо выбьют! Война всех обломает!
Хино посмотрел на дверь кабинета командира роты и чуть заметно усмехнулся. Как истый служака, Хино, конечно, презирает капитана Кудо — он ведь тоже из вольноопределяющихся.
— Так что, если ты и сейчас тянешь волынку и не подаешь заявления, тут дело нечисто. Вот как я думаю.
— Солдатская служба мне больше по сердцу.
Кадзи сам сознавал, что это звучит совсем не убедительно, но ничего лучшего придумать не мог, хоть и чувствовал в словах Хино явный подвох.
Над казармами нависла ночь. Маршировка на плацу кончилась.
— Поверь, Кадзи, офицер вроде меня, кадровый офицер, знает о своих солдатах абсолютно все, — голос Хино стал угрожающе дружелюбен.
Еще бы! Ну конечно, ты знаешь обо мне все! Кадзи почувствовал себя загнанным зверем. Жандармерия уж как-нибудь позаботилась сообщить сюда об инциденте в Лаохулине. Дело Кадзи, хранящееся в столе у Хино, наверняка испещрено красными галочками. Ведь и Митико, как бы между прочим, писала: «…Заходил господин Ватараи, спрашивал, как поживаю…» Вроде ничего особенного, простая вежливость. Но за ней скрывается многое. Бедная Митико, верно, содрогалась от отвращения под пристальным взглядом унтера из жандармерии.
— Уясни себе одно: ты на гражданке и ты после мобилизации — два разных человека. Да ты и сам это прекрасно понимаешь.
— Да.
— Я не вижу ни одного «но» против твоего производства в офицеры, а ты упираешься и отказываешься подать заявление, вот я и смекнул: здесь что-то нечисто!
Допрыгался-таки. Попробуй теперь выкрутись. Кадзи глянул! на печку, потом перевел взгляд на Синдзе. Облизнул пересохшие губы.
Э, была не была, выложу Хино все. Ведь этого типа вымуштровали из солдат — он, понятно, презирает новоиспеченных офицеров.
— Как бы выразиться точнее… Я… в общем я считаю, что офицер и духовно и физически должен превосходить солдата. Если командир не обладает большей выносливостью и решительностью, он не имеет морального права посылать солдат на смерть!
— Таких командиров не бывает, — усмехнулся Хино.
— Бывают или нет, но в шестом параграфе «Руководства для пехоты» черным по белому написано: «Решения командира должны быть твердыми и последовательными. Малейшее колебание приведет к разброду, и подчиненные выйдут из повиновения». А я не могу не колебаться, я, видно, с рождения такой. В десятом параграфе «Руководства» сказано: «Самое постыдное для командира — промедление; оплошность в бою грозит армии большей опасностью, чем ошибка в стратегии». Могу я допустить, чтобы армия страдала из-за моей оплошности? Разве это не серьезная причина?
Хино продолжал сверлить Кадзи глазами, но в них не было уже металлического блеска, ответ Кадзи явно озадачил подпоручика. Вот тебе на! Выучил наизусть! Выходит, правда, что у красных голова хорошо варит.
— И еще… — Кадзи перевел дух, — и еще мне думается, что за такой ничтожный срок, как полгода, нельзя подготовить настоящего офицера.
Кадзи следил за реакцией Хино. Бесспорно, его слова попали в точку. Подпоручик расплылся от удовольствия. Он терпеть не мог этих выскочек-вольноопределяющихся, слова Кадзи пришлись ему по душе. Теперь надо было только усилить впечатление от сказанного.
— Вот если б у меня был стаж службы, как у господина подпоручика, — другое дело…
Ну и подхалим! Кадзи сам себе поражался. Сказать такое и даже не покраснеть!
— Верно, есть еще что-нибудь, а?
Хино по-прежнему не сводил с него глаз. «Любопытный тип, не то что другие, — подумал он. — И, видно, с норовом».
— Ты понимаешь, ведь этим капитана не убедишь! Мне надо зацепиться за что-то посущественнее.
Что-нибудь еще? Пожалуйста. Если бы он смел, он сам спросил бы своих командиров: зачем вы, господа, стали офицерами? Чтоб посылать солдат на смерть?
— Офицер не должен испытывать сомнений.
При этих словах Синдзе взглянул на Кадзи. Губы Хино растянулись в иронической улыбке. Может, переборщил? Чтобы не показаться слишком дерзким, Кадзи поспешно добавил:
— Я хочу сказать, что человек, который становится командиром, не потянув солдатской лямки, или слишком самоуверен, или туп. Я не могу упрекнуть себя ни в том, ни в другом. Вот и все мои причины.
«Да он просто наглая сволочь, — мелькнула неожиданная мысль в голове Хино. — Танцует на острие ножа! Попробуй, справься с таким! За ним нужен глаз да глаз».
— Ты хитрая бестия, — усмехнулся подпоручик. — Наворотил тут кучу всяких причин, а сам, верно, только и думаешь, как бы драпануть из армии и завалиться спать с женой…
Кадзи почувствовал, что теряет почву под ногами. Подпоручик разгадал его. Ему нечего было возразить.
— Но одно другому не мешает. И в офицерских погонах можно спать с женой. Ведь экзамены начнутся после инспекционного смотра, время-то есть. Поразмысли над этим. Можешь идти.
Кадзи склонился — по уставу — на пятнадцать градусов ровно и отдал честь.
— Рядовой второго разряда Кадзи возвращается в казарму.
У двери он повернулся, чтобы еще раз отдать честь.
Хино спросил:
— Ну как, не подведешь завтра на соревнованиях?
— Надеюсь, что нет.
Надеешься! Попробуй, провались, Хасидани задаст тебе!
Следом за ним с ведром для угля вышел Синдзе.
