красных? Сегодня Кадзи пошел на рекорд исключительно в целях самозащиты, для спасения своего шаткого положения. Тут не было даже спортивного азарта. Он метнул гранату не по правилам и сделал это сознательно.
Роту отвели в казарму. Получив свою пачку папирос, старослужащие подобрели. Хасидани сиял.
Сегодня Кадзи был героем роты, сегодня вряд ли кто решится съездить ему по морде.
— Начальство, верно, приметило Кадзи, — сказал кто-то из молодых.
Пусть бы лучше не примечали, а отпустили домой! На мгновение Кадзи перенесся на полторы тысячи километров. Там еще сохранилось то, что именуется жизнью, и хотя там тоже все права у сильных, а удел слабых — страдание, какие-то уголки души человека принадлежат ему одному. Во всяком случае, там твое существование не зависит от того, на сколько метров ты бросаешь гранату.
Другое дело здесь, среди этих снегов и обманчивой пограничной тишины. Здесь человека готовят только для войны.
— Третий взвод, в казарму не входить! — крикнул от дверей унтер Исигуро. — Стройся тут!
Новобранцы с посиневшими губами выстроились в две шеренги. Солдаты других взводов остановились было поглядеть что будет, но тут же, подгоняемые морозом, кинулись в казарму. Видя недовольные лица Хасидани и Сибаты, Исигуро разрешил старослужащим идти.
Они вышли из строя, но в казарму не пошли, встали позади Исигуро,
— У кого-нибудь из вас есть такие открытки?
В поднятой руке Исигуро держал белый листок.
— Ничего особенного, а? Обычная военная открытка. У каждого такие. Но посмотрите внимательно на эту штучку…
В углу открытки чернел штемпель цензуры. Только с ним отправлялись солдатские письма. А те, что приходили в часть, проверялись Исигуро и лишь потом попадали в руки адресатов.
На чистой открытке, которую показывал Исигуро, штемпель уже стоял; выходит, пиши, что хочешь, и отправляй…
— Наказывать не буду. Подымите руку, у кого есть проштемпелеванные открытки.
Руки никто не поднял.
Хмурое лицо Исигуро стало каменным.
— Так, значит, ни у кого нет? Ну смотрите, потом пеняйте на себя. — Он угрожающе улыбнулся. — Кадзи, ты что плохо выглядишь сегодня?
Кадзи уже не чувствовал холода, но тем не менее никак не мог унять дрожь и избавиться от мучительного сердцебиения.
— Тобой по праву гордится четвертая рота, — насмешливо-почтительно проговорил Исигуро. — Тем более неприятно, что две такие открытки найдены у тебя! Как они к тебе попали?
Кадзи крепко сжал побледневшие губы.
— Эти открытки ты прятал среди других, думал — не заметят, — разглагольствовал Исигуро.
В прошлую проверку Исигуро действительно не заметил этих открыток, проморгал, что называется. И Кадзи успокоился, а зря.
— Украл или тебе их дали?
В ушах у Кадзи гудело. Ну что ж, чему быть, того не миновать.
— Украл…
Из-за спины Исигуро рванулся Сибата, но тот удержал его.
— Где?
— В канцелярии, взял со стола господина командира взвода Исигуро.
— Когда?
— На прошлой неделе, когда убирал канцелярию.
— Но у меня нет открыток со штемпелем! — Исигуро повысил голос.
— Открытки мои, я сам поставил штемпель.
— А где ты его взял?
— В столе господина командира взвода…
Исигуро усмехнулся.
— Дурак! — неожиданно заорал он. — Думаешь, тебе удастся провести меня, унтер-офицера Исигуро? Врать вздумал! А ну, выкладывай все начистоту, кто тебе их дал?
Кадзи кусал губы. Пусть уж с ним расправятся, как с вором. Он ни за что не выдаст того, кто дал ему открытки. Кадзи понимал, что самое страшное еще впереди.
— Тебе же лучше будет, — примирительно начал унтер. — Я понимаю, ты не хочешь выдавать товарища…
— Я сам украл, — упрямо повторил Кадзи.
— Ладно. Хочешь отпираться — давай! — Голос унтера зазвенел. — Третий взвод, сми-р-р-но! На два часа по стойке «смирно». Ясно?
Смеркалось. Вечером будет верных двадцать градусов. Два часа на морозе — нашли дураков! Новобранцы зароптали.
— Господин командир взвода, — Кадзи облизал губы. — Остальные здесь ни при чем, прошу отпустить их.
— Все до одного будете стоять по стойке «смирно»! Два часа.
Почти одновременно со щелчком каблуков двадцати солдат Кадзи услышал:
— Ну же, Кадзи! — Это его подтолкнул Сирако.
— Нечего валять дурака! Подумай о других! — прошептал кто-то еще.
Саса угрюмо пробормотал:
— О-ох, и будет же нам!
— Разговоры! — заорал Исигуро.
— Ну скажи, Кадзи, что тебе стоит! — простонал Сирако.
Кадзи стоял с каменным лицом. Он не скажет. Ни за что.
Пусть из-за него страдают все.
— Разрешите доложить, — не выдержал Сирако. — Эти открытки ему дал рядовой Синдзе. При мне.
— Рядовой первого разряда Синдзе, состоящий при канцелярии?
— Так точно.
У Кадзи судорожно сжались кулаки.
— Ясно. Командир взвода Хасидани, распустите людей.
Покосившись на Кадзи, Исигуро ушел.
Хасидани с минуту колебался. Надо попросить Исигуро не докладывать командиру роты. А этих двух наказывать? Ушел, ничего не сказал.
— Разойдись! — буркнул он.
Кадзи остался было стоять. Но Хасидани, даже не взглянув на него, скрылся в дверях казармы. Кадзи пошел следом.
У полок для обуви Кубо, тоже из новобранцев, зло уставился на Кадзи.
— Что это за номера, Кадзи? — в упор спросил он. — Хочешь, чтобы из-за тебя все ходили с набитой мордой? Нечего заноситься из-за какой-то там гранаты!
Кадзи огляделся. Рядом никого не было.
— Нечего заноситься, — не унимался Кубо.
— А тебе что?
Кубо кинулся на Кадзи, но двое солдат удержали его, схватили за руки. На смену тупому безразличию пришло ожесточение.
— Кубо, — глухо проговорил Кадзи, — не подходи ко мне! Никогда не подходи ко мне, мелюзга паршивая, убью на месте!
— По лицу не бить! — повторил Хасидани. В комнате младших командиров они были втроем: он,
