объединит расколотую страну…
— Не разделяй Хора и Инпу, Небтет. Они — вместе. Они всегда были вместе, даже когда Хор не явил себя. Они рождены от одного семени, и хоть дух у них разный, они — единый 'куарт'. Никто не знает — знаешь ты! Не дели их. Не Хор, так Хентиаменти, ты права…Так хотел бы и Усир.
— Если договор подпишем мы, его подпишут и Нут с Хатхор. И женщины потеряют власть.
— Я знаю, Небтет.
Они обе взглянули на Хора.
— Иногда нужно жертвовать… — пробормотала Исет и коснулась покалеченного плеча юноши. — Ради них. Не мужчины рожали их в муках, мужчинам неведомы жертвы, на которые мы идем ради наших детей…
Хор не знал, что сказать. Только теперь осознал он всю глубину этого противоречия. Мать жертвовала будущим всех женщин ради единства — страны, народов, человеческого существа… Ей было нелегко, но это не обойти. Никак не обойти…
— Я подпишу договор, сестра… — Небтет решительно поднялась, и кресло дрогнуло.
Изумруды в глазах выточенной из красного дерева кошки Баст сверкнули от всполоха молнии.
Голоса Ра и Сетха не прозвучали в защиту нового закона. Нетеру условились считать договор вступающим в силу.
Слушание по делу тяжбы Сетха и Хора было назначено. А сам Хор остался ждать прибытия брата, еще не ведая, на чем — верхом на коне или по морю — прибудет Инпу-Хентиаменти…
Хор, сын Исет и Усира
(автор иллюстрации — Елена Руденко).
— Я сказал тебе: убирайся!
Джасеб не шутил. От жары мутился рассудок даже у шелудивых псов, что валялись в пыли у забегаловки. А осмелевшие из-за немалого количества выпитого кислого пива завсегдатаи харчевни косоглазого Намиба и подавно забыли об осторожности. Не стоило завязывать спор с такими, как Джасеб и его приятель, Сэхур, — парнями, в открытую носящими ножи.
Косоглазый Намиб, которому совершенно не нужны были неприятности со стражниками наместников правителя, тревожно поглядывал одним глазом на вход в заведение, а второй умудрялся не сводить с кучки пьяниц, обступивших разбойничьего вида мужчин-египтян. Сам Намиб был чужестранцем, а потому рассчитывать на покровительство здешних властей ассирийцу не приходилось. Сколько погромов пережила его маленькая харчевня — одним богам Нетеру известно. Если, конечно, Нетеру мог заинтересовать беглый малорослый каторжанин, пересекший пустыню в поисках спасения у соседнего народа. Здесь он вел себя смирно, однако и защищать его жалкую собственность воины Та-Кемета не торопились.
— Нечестно играешь, Джасеб! — угрожающе выступил из хмельной толпы затевала потасовки — гигант Анкрур. — Ты подменил кости!
— Хорошо, уйдем мы, — Сэхур слегка подтолкнул плечом обозленного друга и сощурил хитрые глаза.
Джасеб прекрасно понял намек. Приятели развернулись, делая вид, что уходят, а в следующий момент, выхватив ножи, бросились на потерявших бдительность врагов, которые уже начали расходиться по своим местам…
…Где-то в сердце пустыни зародился маленький песчаный вихрь. Все больше и больше песка вовлекалось в его неустойчивый танец. И вот громадный смерч, соединивший владения Геба с владениями Нут, несется по пустыне, пугая караваны и заставляя выть трусливых шакалов…
…Намиб мчался по поселку, призывая на помощь, но зная, что не откликнется на его мольбы ни единая живая душа. А в харчевне его шла кровавая потасовка. Эти два разбойника зарезали человека четыре еще до того, как ассириец успел выбежать на улицу. И скольких они зарежут еще, не знают, видимо, и боги его родной земли. И тут стало совсем темно. Так темно в середине дня не было с тех времен, когда, как рассказывали деды отцов, слышавшие это от своих дедов, поссорились боги и кто-то из них отравил ядовитой стрелой самого Ра. Старый Намиб рухнул ниц и стал молиться на родном языке, сам не ведая, что творит. Только это и спасло косоглазого, только из-за падения своего не лишился Намиб зрения.
Клубы острого, словно жала осиного роя, раскаленного песка обрушились на поселок. Они секли все живое, и в панике метался скот, и, взбесившись, грызли друг друга презренные псы возле глиняной харчевни ассирийца — в точности так же, как внутри нее убивали друг друга люди.
Внезапно все стихло, но тьма не развеялась, даже напротив — стала гуще.
Джасеб и Сэхур выбежали на улицу. Никто не посмел преследовать отчаянных головорезов. Было понятно, что боги разгневались на людей, и Нут набросила на чело Геба свою ночную накидку.
Разбойникам казалось, что пробежали они уже немало. Задыхаясь, они сбавили скорость и перешли на шаг. И каково же было их удивление, когда, вынырнув из мглы, перед ними снова предстала харчевня косоглазого Намиба!
Приятели переглянулись и попятились назад, в проулок.
— Не петляй! — предупредил хмурый Джасеб.
— Сам не петляй! — огрызнулся Сэхур.
— Не хватало только попасться в руки слуг царского наместника!
Теперь они мчались по прямой — и это было странно в скученном большом поселке. И вот впереди показались очертания знакомой пальмы.
— Кажется, мы видели ее, когда въезжали в эту деревню! — пробормотал Сэхур своим писклявым голосом.
Это была пальма, растущая у забегаловки ассирийца Намиба! Тут Джасеб понял, что дело нечисто. Сэхур еще продолжал роптать, возмущаясь на то, что 'кое у кого' чересчур кривые ноги, но 'кое-кто' его не слушал. В ушах Джасеба возник непонятный гул, похожий на отдаленную музыку.
И тут от ствола кипариса отделилась тень. Незнакомец был высок, широкоплеч и с головы до ног закутан в черный плащ с надвинутым на лицо капюшоном. От него так и веяло мощью громадного быка: рядом с ним и только что убитый силач-Анкрур показался бы щепкой.
— Я уже начал думать, что скудного ума, которым наградили вас ваши родители, так и не хватит на то, чтобы остановиться, — ровным, не терпящим прекословия голосом заговорил замаскированный.
Необъяснимый ужас сковал обоих разбойников. Оба не могли сдвинуться с места.
— У вас есть выбор, грязные обезьяны. Вы следуете до города Инну, а там, подкараулив, убиваете того, на кого укажу вам я. Или вы до конца своей паршивой жизни продолжаете блуждать в потемках, постоянно возвращаясь к месту своего последнего преступления. Итак, я слушаю вас!
Джасеб думал недолго:
— Кого мы должны убить, великий господин?
— Оу! Ха-ха-ха! Вот это уже разумный разговор! Итак…
Хор увидел летящего на вороном коне Инпу: тот прибыл на процесс поддержать мать и брата. Гостившая у сестры, Небтет опустила глаза, едва он, прекрасный, вихрем проник в покои дворца, неся под мышкой свой военный шлем в виде головы шакала. Черноволосый, с огненно-черными глазами, он был так похож на Ал-Демифа…
— Здравствуй, мать! — они обнялись с Исет, и в глазах той светилась материнская гордость, а сестра с болью закусила губу: ведь это она могла бы сейчас обнимать этого красавца-воина — она, а не Исет! И он смотрел бы такими, полными любви и нежности, глазами на нее, а не на Исет… Но она сделала свой выбор тогда, на болотах. — Здравствуй, Хор! Да будут долгими ваши дни! Пусть о вас думают лишь хорошее. А, Небтет… здравствуй и ты. Послушай, братишка! О твоих лихолетьях наслышан даже последний солдат нашей армии! Суд Нетеру вызывает смех у воинов! 'Скорее весь песок пустыни станет златом и расхохочется Сфинкс, нежели разрешится тяжба между сыном и внуком великой Нут в запредельном Ростау!' — говорят они, и я уже не в силах пресекать такие разговоры, ибо это правда!
— Да, Хентиаменти, тысячу раз прав ты, мой мальчик… — грустно согласилась Исет.
Инпу переложил свой шлем на другую руку и охватил приемную мать за плечи:
