Ему никто не ответил.
Левая рука назойливо зачесалась у самых пальцев, Андрей хотел почесать ее о бедро, но от привычного усилия мышц в ребра уткнулась лишь забинтованная культя – надрез выше локтя.
– Эй! Кто-нибудь! – испуганно закричал он. – Медсестра! Врач! Пожалуйста!
– Слышишь? Опять орет, – глухо раздался за стеной мальчишечий голос.
– Сильно его измочалило, – ответила девочка.
– Мамка сказала, что он будет жить, если не начнется гангрена.
– А бабушка говорит, что, если его найдут, нас всех расстреляют.
– И детей? – настороженно уточнил мальчик.
– А ты как думал? Помнишь, как было в Егорьевке, когда летчика приютили? А с девочками знаешь что делали? Я из-за кустов все видела!
Она понизила голос до неразборчивого шепота, наверное, говорила прямо в ухо мальчишке.
– Сволочи… – сквозь зубы сказал он. – Давай его лучше сожжем.
– Ты что?!
– Никто не узнает! – успокоил мальчишка. – Неси керосинку, спички у меня есть.
Андрей ничего не понял, но испугался до ледяного пота.
– Эй! Ребята! – осторожно позвал он.
Ему никто не ответил, только за стеной раздалось жестяное бряканье и плеск, будто лили воду на стену.
Но это была не вода – и по запаху, и по тому, как хлопнул воздух, когда к лужице поднесли горящую спичку. Тело сразу обдало жаром, дыхание моментально забило дымом. Огонь вцепился в ноги и принялся их терзать – нервы словно превратились в раскаленные спицы.
– А-а-а-а!!! – закричал Андрей, расходуя последний выдох. – Сволочи! Трусливые твари!
Но язык пламени ворвался в легкие, зашипел невыносимой болью, выжигая не только плоть, но и мысли, и ощущения. Последнее, что Андрей почувствовал, – это как с дикой болью лопнули остатки слепых глаз.
Он закашлялся и очнулся вновь.
– Брежу, – шепнул неуверенно.
Бинтов на теле стало как будто больше – они чувствовались кожей обеих ног, а левой рукой шевельнуть не получилось вообще. Повязка на глазах тоже никуда не исчезла.
Темнота и тишина.
Хотя нет, это лишь поначалу так показалось. Темнота да, была, но в тишине слышалось еще чье-то дыхание и чуть заметное поскрипывание кроватных пружин.
– Эй… – Андрей с трудом узнал собственный голос. – Меня кто-нибудь слышит?
Поскрипывание тут же стихло. Никто ничего не ответил.
В памяти еще бушевало пламя, и Андрей затрясся дрожью пережитого ужаса.
– Ну, ответьте же кто-нибудь!
– Слышь… – сонно отозвался мужской голос. – Ты бы хоть ночью поспал, а? Днем орет, ночью тоже спать не дает…
– Где я? – Андрей мысленно уцепился за этот голос, как тонущий муравей за соломинку.
– В Караганде, – грубо ответил голос. – Завтра с утра придет доктор, у него и спросишь.
Андрей умолк. Из всех реальностей, в которых он побывал после пробуждения, эта понравилась ему больше всего. По крайней мере, здесь не бьют и не сжигают живьем, а то, что грубят, – это мелочи.
Андрей твердо решил остаться именно в этой реальности. Он ее даже полюбил. Было ясно, что здесь его убивать не станут. Он долго ворочался, боясь уснуть и вывалиться из нее куда-то еще, но в конце концов тьма и ограниченная подвижность взяли свое – Андрей уснул.
Птица щебетала почти у самого уха, по крайней мере так казалось. Яркий солнечный свет пробивался сквозь веки алой лавиной, тошнота бродила где-то в районе желудка.
– Ему необходимо промыть глаза. – Андрей расслышал совсем рядом мужской голос. – И повязку можно уже не накладывать. Краснота – это остаточное явление.
Птица цокала и свистела. В приоткрытое окно то и дело заглядывал ветер, трогая волосы на макушке. Если прислушаться, можно было расслышать шум улицы.
– Где я? – осторожно спросил Андрей.
– Точно на этом свете, – усмехнулся мужчина. – Вы глаза-то откройте.
– А можно?
– Можно, можно. Все с вашими глазами в порядке.
Андрей распахнул веки и тут же зажмурился от яркого света.
