Веса:
— Хорошо, я сделаю это. Другой сказал бы, что такова воля Норн, или так легли руны. Я же скажу иначе. Три года назад ты сказал мне, Оттар, — обращался ярл Сканей к скальду, но при этом не отрываясь смотрел на конунга, — что смерть старшего моего сына — воля Норн. Не норны станут ткать судьбы тех, кто отправится на эту дорогу сегодня. Нет, не норны, скорее валькирии. И не они одни. Как будто ожидая реакции Вестмунда, он перевел взгляд на сына.
«Какая разница, кто из них пойдет на дорогу в топях? — думал молодой конунг, чувствуя в руке привычное тепло и тяжесть Одинова жезла. — Отправляясь за этим золотом, я думал лишь о своей удаче. Теперь я добился всего. Вожак и вождь, конунг — я. И я — проводник воли Отца всех асов и людей. Осталось закончить то, что было зачато в упландском кургане».
— Для опасно раненного ты выглядишь на удивление сносно. То, что сказал Скагги, — правда?
— Да, — пожал плечами Грим. — И я вполне здоров.
Вот это было неправдой. Путешествие, казалось, до последней капли высосало из него все силы, даже если оно заключалось в том, чтобы валяться на юте «Хронварнра». Хотелось только одного: напиться в обществе Бьерна или, быть может, Гвикки и проспать не одну сотню лет. Однако сказать об этом отцу, который, как никто иной, умел скрывать страдания, доставляемые странной его раной, мешала гордость.
— Хорошо. Идем, покажешь мне.
Резко повернувшись, Эгиль, скальд Одина, подхватил со скамьи меч и первым направился в сени.
— Показать? — Грим шагнул следом. — Что тебе показать?
— Меч прихвати, — не оборачиваясь, бросил через плечо отец.
Моросило. Грим с отвращением поглядел на устилавшие двор лужи, на собственные заляпанные грязью сапоги, на засаленную оплетку на рукояти чужого меча. Сделанная под чужую руку рукоять была непривычна.
— Нападай! — Тон Эгиля не допускал возражений. — Разговаривать я могу и во время поединка.
«Он подначивает меня… Во имя всех асов, он еще и подначивает меня!»
Не испытывая ни малейшего желания драться, Грим обнажил меч и занял оборонительную позицию, пока Эгиль поудобнее устраивал в руке Рауньяр.
— Как ни крути, происходящее связано с нашим конунгом, не так ли? — Эгиль хмыкнул.
— Скорее с Вестредом и асом, с которым ты связал свою жизнь.
— Наступай! — проскрежетал скальд Одина. — Звон стали никогда еще не портил байки!
Грим попытался призвать ярость, но она не приходила, даже клинок поднимать не хотелось. Он парировал начальный выпад Эгиля, отразил еще один и, присев, уклонился от ужасного удара с двух рук, просвистевшего у него над ухом. Он даже присвистнул от удивления и опять отскочил в сторону, когда меч вновь ринулся вниз, чтобы достать его в отступлении.
— Повтори-ка это еще раз, — приказал Эгиль. — Скажи снова, что это я творю вражью волшбу!
— Так оно и есть.
Грим отпрыгнул в сторону, удивившись, как это его еще держат ноги. Может, отец и не намеревается его зарубить, но Эгиль никогда не работал мечом так, как другие. Силы в его жилистом теле еще хватало, чтобы остановить мощный удар, даже если он, пропускал его на всю длину маневра, и потому воину-скальду не было нужды отступать более чем на полшага.
«За исключением того, что сила у него уже не та, что была до раны… Локи! Еще один такой удар — и он снесет мне голову!»
— А ну, не пяться как перепуганный ребенок! — рявкнул Эгиль. — Наступай, Грим! Ведь перед тобой — враг!
Серебристой полосой сверкнул в воздухе наследный клинок, да так, что, слившись со сталью, стали невидимыми руны. Грим увидел лишь движение воздуха, услышал свист стремительно падающего меча и, повинуясь давней выучке, повернув кисть, подставил в блоке свой клинок. Маневр нисколько не помог ему, разве что меч вывернулся из его руки. Его запястья и предплечья заныли от боли, когда он пытался удержать его, но рукоять выскользнула из его ладони. Меч упал на землю. Эгиль шагнул вперед, острие его меча легко коснулось подвздошья Грима, слегка царапая кожу и серебряные бляхи на поясе сына.
— Это твоя жизнь, мальчик, — хрипло произнес скальд Одина. — Я же сказал, что перед тобой — враг.
— И ты думаешь, что сможешь поймать меня на такую нехитрую уловку?
Острие угрожающе вдавилось ему в живот.
— Ну какой, скажи на милость, враг даст мне время подобрать меч? — Ужом вывернувшись из-под клинка, Квельдульв подхватил упавшее оружие. — И какой враг станет ждать и разводить какие-то разговоры вместо того, чтобы убить меня сразу? И почему это я должен считать тебя врагом?
— А разве нет? — В улыбке Эгиля было мало удовольствия.
— Отец, — Грим устало привалился к стене, подумав, что у него нет больше терпения в который раз повторять одно и то же, — ты — не враг никому, ни скальдам, ни конунгу, ни — прости мне — даже франкам. Пользуясь нанесенной тебе в бою раной, твой ас тянет из тебя ту самую силу, что позволяет эрилию творить волшбу. Лишь только благодаря Скагги и огню Локи в точности того же не случилось со мной. Детям Брагги необходимо найти способ…
— Боги, ты меня с ума сводишь! — скрипнул зубами Эгиль. — Посмотри на меня, сын! Что ты видишь? — Он коротко передернул плечами, и лицо его на мгновение исказила слабая гримаса боли. — Немощную развалину, старика, который ни для кого уже не опасен.
— А теперь ты порешь чушь! — против воли вспылил вдруг Грим. — Ладно, ты немощен, ладно, если хочешь, стар, но даже сейчас ты выбил у меня из рук меч!
— Да. И никогда я не слышал, чтобы воин так легко сдавался врагу.
Грим вновь оказался прижат к стене дома: позабыв о повязке, он пропустил выпад слева и теперь непривычный клинок был блокирован широким лезвием Рауньяра.
— В горнице ты говорил, что видел меня на улице Рьявенкрика, что чувствовал мое присутствие за тварями на Гаутланде. Так, может быть, тебе стоит говорить немного яснее. Прямо сейчас. — Эгиль отвел клинок.
— Куда уж яснее, — неожиданно огрызнулся сын. — Ты нашел в себе мужество взглянуть в лицо незаживающей ране, оставить надежду на исцеление рунной волшбы. — Увернувшись от Рауньяра, Грим перешел в наступление и заставил отца на полшага отступить. — Готов был даже поверить, что нас предали руны. — С резким скрежетом столкнулись два клинка. — Так почему же ты не допускаешь мысли о том, что тебя предал ас висельников, твой ас? — Вновь скрежет стали о сталь. — В конце концов есть чем гордиться. — Грим снова едва-едва не пропустил удар слева. — Не всякий, будь то скальд или воин, удостаивается чести быть преданным Всеотцом.
Грим оскользнулся и, чтобы удержать равновесие, вынужден был вновь отпрыгнуть в сторону, так что Эгиль опять почти припер его к стене дома.
— И ты не дал мне договорить. Если избавиться от Веса…
— Нет, — оборвал его Эгиль, заставляя снова уворачиваться от выпада слева. — Каким бы ни был этот мальчишка, у него дар прирожденного конунга, и дружины пойдут лишь за ним. А кроме того, — скальд Одина неожиданно, но как-то нехорошо улыбнулся, — если сила моя уходит к этому оборотному эрилию, то, чтобы избавиться от него, надо расправиться не с Весом, а со мной.
— Должен же быть какой-то выход, — процедил сквозь зубы Грим, стараясь одновременно не попасть под удар Рауньяра и не пустить в себя ярость берсерка. — Нужно только отыскать его. — Он снова перешел в наступление. — Ты поможешь мне?
— Чем? — В голосе скальда слышалась смертельная усталость, однако клинок в руке даже не дрогнул, в то время как удар самого Эгиля едва вновь не лишил Грима меча.
— Если Редрик Змей действительно мертв, а Один забрал себе лишь его тело… — Грим почти автоматически отвел два выпада, потом отошел на шаг назад. — Можно попытаться найти способ разлучить безвольное тело и волю Отца Ратей.
— Едва ли. — И опять Гриму пришлось уворачиваться от выпада отца. Пожалуй, изгнать чистую волю Одина из неживого тела совершенной — понимаешь? оболочки, совершенного орудия, будет посложнее, чем
