– Активнее, активнее!
– Ну вставай! Черт тебя дери! – закричала Людмила и принялась щипать и встряхивать неподвижное тело. Зажмурившись, она со всего маху влепила Олегу пощечину.
Безрезультатно.
Тогда Шерстка в порыве бессильной злобы обняла Олега и, приподняв, прижала к своей груди. Шерстюк издал слабый невнятный стон.
– Олежек! Миленький! Родненький! – твердила она. – Не спи, не спи!
Под порозовевшими веками парня двинулись глазные яблоки. Губы задрожали, словно Олег пытался выговорить что-то, но не мог.
– Оживает, – заметила Кира. – Все нормально. Главное – не давай ему успокоиться и снова уснуть. Где эта чертова «Скорая»?!
Ресницы Олега затрепетали, глаза приоткрылись, в них появилось осмысленное выражение.
– Давай, давай! – Кира не позволяла Людмиле остановиться. – Щипай, делай ему больно! Надо нагнать адреналину в кровь. Он что, ни разу тебя не обидел, не оскорбил, не сделал по-своему, наплевав на твои желания? Представь, что у тебя появилась возможность расквитаться за все.
От приложенных усилий Шерстка запыхалась. Олег постоянно пытался что-то сказать, но она не позволяла ему рта раскрыть, обрушивая на него щипки и удары.
– А… – Он все же сумел выдавить из себя звук. – Хва-тит. Больно.
Девушка остановилась, с трудом переводя дыхание.
– Не прекращай! – предупредила Кира. – Боль – это его жизнь. Давай я ему постучу по морде, если тебе жалко.
– Нет уж! – Шерстка от души влепила Олегу еще две размашистые пощечины. – Я сама.
Когда он начал сопротивляться активнее, пытаясь хватать ее за руки, отталкивать и уворачиваться, Кира приказала прекратить избиение.
– Нормально, – оценила она успех реанимационных мероприятий. – Теперь надо возбудить периферийную сосудистую систему.
– Как? – Шерстка вытерла пот со лба.
– Растирай кожу. Лоб, щеки, руки, грудь.
Девушка попробовала разорвать ворот свитера на Олеге, но вязка оказалась прочной, не поддавалась.
– Есть ножницы? – обернулась она.
– Держи! – Кира рванула «молнию» на чехле маникюрного набора и протянула маленькие блестящие ножницы.
Шерстка подцепила несколько ниток, разрезала, а дальше дело пошло легче. Избавившись от свитера, она так рванула ворот рубашки, что несколько сорвавшихся пуговиц щелкнули о заднее стекло, и начала растирать кожу Олега.
– Где мы? – уже осмысленно спросил он.
– В тепле, – выдохнула девушка. – Сейчас приедет «Скорая», и все будет нормально. Как ты?
– Плохо, – признался Олег. – Трудно. Дышать.
Его зубы начали отбивать клацающую дробь.
– Похоже, давление падает. – Кира перегнулась через спинку сиденья. – Шок от обморожения переходит во вторую стадию. Это самое страшное. Если за несколько минут его не остановить, начнется агония.
– Умираю? – Олег со спокойным удивлением посмотрел Шерстке в глаза. – Жаль. Я хотел тебе сказать…
– Молчи! – крикнула Шерстка. – Никто здесь не умрет! Никто!
Она сорвалась на визг, а потом заревела, громко всхлипывая и размазывая по щекам слезы.
– Слушай, а может, ты это, а?.. – Кира повела бровью, явно на что-то намекая.
– Что? – не поняла Люда.
– Может, ты разденешься и ляжешь с ним? Обнимешь и все такое.
– Ты долбанутая, что ли? – с возмущением посмотрела на Киру Шерстка.
– Это ты долбанутая! – возмутилась та. – Я в том смысле, чтобы ты его погрела своим телом. Жена ты ему или кто?
– Ой, прости! – Шерстка смутилась и начала стягивать свитер. – Правда поможет?
– В фашистской Германии проводили опыты по реанимации обмороженных. Контакт с женским телом давал удивительный результат. Странно ты как-то реагируешь, честное слово. Или у вас фиктивный брак?
– Нет, настоящий. – Шерстка сжала виски ладонями. – Слушай, я не могу при тебе.
– Что же мне, на улицу пойти? – усмехнулась Кира.
– Пожалуйста!
