Цицерона.
— А мне Цицерон весьма по душе. Прекрасный человек. И к тому же бесстрашный. К несчастью, он женат на такой противной женщине…
— Да, я об этом слыхал, — подтвердил я. — Хотя и не имел удовольствия быть с ней знаком.
— Хорошо бы нам всем избежать этой участи. А теперь пришло время познакомиться с нашим почетным гостем.
Мы подошли к молодому азиату, который, увидев нас, обернулся.
— Деций Цецилий Метелл, позволь представить тебе армянского царевича Тиграна.
Так вот, значит, кто он такой.
— Сын великого правителя Армении оказывает Риму большую честь своим присутствием.
— Я поражен великолепием вашего города, — произнес он с чистейшим греческим выговором.
Вряд ли Рим мог вызвать такой уж восторг у него, прибывшего из овеянного легендами Тигранакерта, новой резиденции отца. А если и так, то поразила его скорее не красота, а мощь.
— Единственное мое желание, — продолжал царевич, — придать моему визиту более официальный статус. Однако характер взаимоотношений между нашими странами, увы, пока не позволяет этого сделать.
В самом деле, у него были причины не слишком афишировать свое присутствие: между Римом и Арменией в любой момент могла начаться война.
— Впрочем, все, кроме моего отца, знают, что я преданный друг Рима.
И прибыл сюда не иначе как затем, чтобы укрыться от отцовского гнева, подумал я.
— Древнее королевство Армения вызывает у Рима безмерное восхищение, — заверил его я, хотя правильнее было бы сказать не «восхищение», а «зависть».
Старый Тигран носил титул Царя царей. Изначально, насколько я помню, он принадлежал правителю Персии, а впоследствии перешел к самому влиятельному на Востоке тирану, которому лизали ноги многие зависимые от него царьки. Старший Тигран был безмерно богат, и любой наш полководец был не прочь двинуть на него легионы. Со дня взятия Коринфа Тигранакерт, безусловно, представлял для нас самую драгоценную добычу. Каждому легионеру хватило бы, чтобы обеспечить себе спокойную старость, купить загородный дом и содержать сотню рабов.
— Мой благородный друг Публий Клавдий и его любезная сестра были так добры, что предоставили мне приют на время моего визита в Рим — столицу мира.
— Уверяю тебя: ты попал в самые лучшие руки.
В его взгляде на Клавдию мне почудилось нечто большее, чем обыкновенное восхищение.
— Я тоже так думаю, — сказал он. — Клавдия — самая замечательная женщина из всех, с кем я был знаком.
Клавдия улыбнулась в ответ на этот комплимент, и у нее на щеке, рядом с уголками губ, образовались маленькие ямочки.
— Мы с царевичем Тиграном обнаружили, что оба питаем любовь к греческим лирикам.
— Представляете, она знает всю Сафо на память, — восхищенно воскликнул Тигран.
— О, еще бы. Клавдия известна как дама, обладающая всеми возможными совершенствами, — заверил его я.
Я понимал, что для него это было сродни откровению, ибо среди римлянок благородного происхождения совсем недавно вошло в моду приобщаться к образованию. Восточные же женщины были лишены этой возможности и, даже если были умны, тщательно скрывали этот факт.
— Ты путешествуешь ради удовольствия? — спросил я, заранее зная, что это не так.
— О, разумеется. Поездка в Рим — для меня величайшее удовольствие. Я сохраню ее в памяти как драгоценнейшее сокровище. Однако помимо всего прочего, мне хотелось бы обсудить с вашими выдающимися консулами кое-что касающееся одного нашего соседа, который доставляет нам беспокойство на северо-западе.
Ясно, речь могла идти только о грозном Митридате, хотя его имя лишь подразумевалось, но не было произнесено вслух.
— Насколько я понимаю, — сказали, — вскоре он перестанет вас беспокоить. Из последних новостей мне стало известно, что генерал Лукулл обратил его в бегство.
В этот миг меня осенила одна мысль, и, обернувшись к Клавдии, я спросил:
— Если не ошибаюсь, твоя сестра замужем за Лукуллом?
— Да, верно, — подтвердила та. — Лукулл обещал Публию место в штабе, когда мой брат присоединится к нему в походе на Восток.
— О, значит, Публий собирается взяться за общественную деятельность? — изумился я.
Уже одна мысль о том, что Публий Клавдий может получить военную власть, заставляла опасаться за судьбу Рима. Единственное разумное объяснение, которое пришло мне в голову, заключалось в том, что рисковать своей аристократической шкурой в военной кампании он собирался только затем, чтобы впоследствии получить гражданскую должность.
— У нас в роду все мужчины откликаются на зов долга перед государством и обществом, — ответила Клавдия.
— Это мы еще поглядим, — задумчиво произнес я. — Года два на Востоке, и Публий как раз достигнет того возраста и опыта, когда можно будет претендовать на должность квестора. Разве не так?
— Нет. Он хочет стать народным трибуном, — возразила она.
Известие повергло меня в ужас, хотя ничего удивительного в этом не было.
— Что ж, выходит, он станет Клодием? — осведомился я.
— Именно так. А поскольку мы с братом во всем заодно, то я, в свою очередь, стану Клодией.
— Клавдия, умоляю тебя, одумайся, — только и мог проговорить я. — Прежде чем сделать этот шаг, надо все хорошенько взвесить.
Тигран в полном замешательстве смотрел то на меня, то на нее. В это время к Клавдии подбежал раб и сообщил о прибытии важного гостя. Повернувшись ко мне, она сказала:
— Деций, царевич весьма озадачен нашим с тобой разговором. Не мог бы ты рассказать ему о наших древних обычаях, пока я буду выполнять долг гостеприимной хозяйки?
— Признаюсь, что не совсем понял, что ты хотел сказать, — сказал он, едва девушка оставила нас с ним наедине. — Я имею в виду Публия.
Эта тема могла привести в замешательство не только иноземцев, но даже римлян. Тем не менее я попытался по мере возможности пролить на нее свет.
— Полагаю, тебе известно, чем отличаются патриции от плебеев?
Он кивнул, сказав:
— Раньше я думал, что патриции — это представители благородного сословия, а плебеи — простолюдины. Но потом понял, что это не совсем так.
— Да. Патриции — это древнейшие семьи. И у них до сих пор сохранились некоторые привилегии, в основном касающиеся ритуальных обязанностей и тому подобного. Когда-то им принадлежали все высшие должности в государстве, но потом все изменилось.
Вошли рабы с подносами сушеных фруктов, и мы ненадолго прервали наш разговор.
— Много лет тому назад было несколько гражданских войн, в которых плебеи боролись за свои права. Но дело даже не в этом, а в том, что патрицианские семьи постепенно вырождались, и плебейские волей- неволей брали на себя их обязанности. Таким образом образовалась так называемая плебейская знать. Среди нее есть семьи, предки которых были консулами. Ты все понимаешь, что я говорю?
— Пожалуй, да, — ответил царевич без особой уверенности в голосе.
— Возьмем, к примеру, мой род. Среди Цецилиев Метеллов было много консулов. Большинство сенаторов в наши дни являются выходцами из плебейских семей. Патрицианских фамилий осталось совсем немного. — Я огляделся. — Среди сегодняшних гостей это Гай Юлий, а также Сергий Катилина. А вот избранные в этом году консулы, Красс и Помпей, — плебеи. Цицерон вообще не римлянин, но рано или поздно он, скорей всего, станет консулом. Теперь понятно?
— Думаю, да, — ответил он, откусывая засахаренную фигу.
— Это хорошо. Потому что дальше будет сложнее. Хозяева сегодняшнего вечера принадлежат к очень
