я.
Нужную нам лавку мы отыскали без труда. Она располагалась, как нам и сказали, между судовым помещением и заведением торговца подержанными амфорами, от которых, кстати говоря, невообразимо несло вонью прокисшего вина. Внутри лавки Гасдрубала запах был довольно приятный, хотя и несколько странный. Я определил, что его источали ткани, выкрашенные пурпурной краской. Она была особо популярна на Востоке, а в Риме использовалась главным образом для окрашивания широкой каймы на сенаторских туниках и узкой — на туниках всадников. Наряд, целиком окрашенный в пурпурный цвет, подобный тому, какие носили этрусские правители, разрешалось надевать только в честь празднования Триумфа полководца-победителя. Не то чтобы это было непременным условием украшения одеяния в такие дни, но на Италийском полуострове было множество старых служителей культа, которые выдвигали особые требования к облачению, и Гасдрубал, по всей вероятности, строил свое дело преимущественно на том, чтобы обеспечить их потребности.
Гасдрубал стоял напротив своей лавки, поправляя некоторые из самых дорогих тканей, чтобы показать их в наиболее выгодном свете. Увидев нас, он улыбнулся, но когда в одном из нас узнал Милона, улыбка его заметно померкла. Это был долговязый, мрачный на вид мужчина с черной заостренной бородой. На голове у него был колпак — такие обычно носят представители его народа.
— Добро пожаловать, мой старый друг Тит Анний Милон. А также ты, господин…
Он вопросительно замолчал.
— Я Деций Цецилий Метелл из Комиссии двадцати шести, а также Комиссии трех римского района Субуры. — Надеясь, что длинным перечислением своих должностей впечатлил его, я продолжал: — Я расследую безвременную смерть твоего бывшего коллеги, Парамеда из Антиохии.
— О да, как же. Я слышал, что он умер. — Гасдрубал сделал несколько сложных движений руками, не иначе как призванных умиротворить духов смерти или какого-то злого восточного бога. — Мы были с ним коротко знакомы. Чисто деловые отношения. Тем не менее я искренне скорблю о его кончине.
— Дело в том, что его кончина не была ни случайна, ни добровольна. Именно этим и объясняется необходимость моего расследования.
— Я целиком к твоим услугам.
Приложив руку к груди, Гасдрубал отвесил мне низкий поклон.
— Отлично. Сенат и народ Рима будут тебе за это весьма признательны. — В выражении любезности я не уступал самым медоточивым восточным купцам. — Какого рода дела связывали вас и Парамеда с пиратами?
— Обычно это касалось переговоров о выкупе. Случалось, что пираты захватывали корабль или нападали на поместье, в котором жила какая-нибудь важная персона — богатый купец или даже, — он позволил себе тихонько хихикнуть, — простите меня, римский магистрат. Если родственники такой персоны, его гильдия или сообщество находятся в районе Рима или Остии, то один из нас должен был взять на себя переговоры о передаче выкупа. Многие мореходные гильдии в Остии, например, содержат специальную казну для выкупа их членов, захваченных пиратами. В большинстве случаев его сумма зависит от того, кто захвачен в залог: купец-хозяин, или кормчий, или еще кто. В случае с богатой или важной персоной она определяется путем договора между заинтересованными сторонами.
— Ясно. Тебе или Парамеду случалось вести переговоры между пиратами и гражданами Рима по каким-нибудь крупным или особенным сделкам?
— Особенным? — с недоумением переспросил он. — Что ты имеешь в виду?
— Ну, скажем, несколько лет назад, во время восстания Сертория в Испании, между ним и правителем Митридатом Понтийским было достигнуто определенное соглашение, при котором пираты выступали в качестве посредников. Кто-нибудь из вас принимал участие в нем?
В знак протеста он широко развел руками. Его беспрестанная жестикуляция начинала действовать мне на нервы. Хорошо, что римляне не сопровождают свою речь подобными телодвижениями.
— Эта сделка находилась далеко за пределами моих полномочий. Мы всего лишь местные посредники и к пиратскому сообществу не принадлежим. Сомневаюсь, чтобы кому-то из нас вообще могли доверить дело подобной важности.
Его слова повергли меня в разочарование.
— А Парамед? — спросил я.
— Тоже маловероятно. Он служил посредником дольше меня. И не только в этих краях, но и в других местах Средиземноморья. — На мгновение он запнулся. — Конечно, если бы римлянин захотел привлечь одну или несколько пиратских флотилий к подобному делу, он мог бы вполне использовать для установления первоначальной связи с ними кого-нибудь из нас.
Это было уже лучше.
— И что же, тебя использовали?
— Лично мне никогда не выпадал подобный жребий. А насчет Парамеда ничего сказать не могу.
— К сожалению, сам он тоже не может за себя ничего сказать. Ты, часом, не слыхал, кто вел переговоры от имени пиратов во время тайного сговора между Серторием и Митридатом?
Это был грубый ход, но я решил, что игра стоит свеч.
— Капитаны пиратов, как правило, люди своенравные. Это большая редкость, когда кому-то из них позволяется выступать в роли посредников в сделке, касающейся объединения флотилий. Для ведения переговоров они обычно нанимают людей образованных, имеющих высокое положение в обществе. Думаю, что в упомянутом вами случае эту роль выполнял молодой Тигран, сын армянского правителя.
Должно быть, весть подействовала на меня так сильно, что это отразилось у меня на лице.
— Господин, что с тобой? — осведомился Гасдрубал.
— Со мной все в порядке. Мне даже лучше, чем ты можешь себе вообразить. Гасдрубал, позволь мне тебя отблагодарить от имени Сената и народа Рима.
Он просиял в ответ:
— Не забудь обо мне, когда станешь претором и тебе понадобится пурпурная кайма на тоге.
— И последний вопрос, если позволишь. Во время восстания рабов Спартак договорился с пиратами, чтобы те переправили его войско из Мессины в какое-то место. Точно не знаю какое. В назначенный день пираты не явились. Кто-то их подкупил.
Очевидно, Гасдрубалу стало не по себе.
— Да, — неуверенно произнес он. — Хотя это на них совсем не похоже. В последний момент отступать от данного слова.
— Нравственная сторона дела меня мало интересует, — сказал я. — Мне хотелось бы знать другое. Вел ли Тигран те переговоры?
Погладив бороду, тот кивнул:
— Да.
Я встал, собираясь уходить.
— Гасдрубал, если мне придется покупать пурпур, я буду приобретать его только у тебя, — на прощание заверил его я.
Провожая нас, купец вновь разразился бурными возгласами, щедро сопровождаемыми жестикуляцией.
— К причалам, — сказал я Милону, когда мы вышли на улицу. — Я должен вернуться в Рим как можно скорее.
— Будет сделано, господин. В такой ранний час нетрудно поймать баржу, идущую вверх по реке. — Он усмехнулся, словно им все уже было устроено. — Ну, что скажешь? Не зря мы с тобой сюда прокатились?
— Не зря, — согласился я. — Кажется, кое-что начинает вырисовываться. Все оказалось даже хуже, чем я предполагал. Они оба в этом замешаны, Милон. Не только Помпей, но и Красс.
На причале Юноны мы и минуты не потратили на то, чтобы договориться о местах на барже, груженной амфорами с сицилийским вином. И это я счел большой удачей, поскольку никакие обстоятельства не заставили бы меня плыть на судне, перевозящем рыбу. Едва мы уселись на носу баржи, как та отчалила, и мы двинулись вверх по реке к ее устью, которое покинули прошлым вечером. Какое-то время Милон свысока поглядывал на гребцов, затем обратил свое внимание на меня.
