никакого труда.
— Здесь я тебя покину, господин, — произнес Милон, когда Катон открыл нам дверь.
— Я никогда не забуду, как ты мне сегодня помог, — сказал я на прощание. — В этом путешествии ты был для меня не просто проводником. Ты сослужил мне большую службу.
— Пустяки. Постарайся не забыть обо мне, когда станешь влиятельным магистратом. — И юноша растворился во мгле ночи.
Тогда я подумал, что Милон намекал на необходимость вызволить его из беды, если он когда-нибудь предстанет передо мной в суде. Но я ошибся. Этот молодой человек оказался птицей более высокого полета.
Катон, как всегда, принялся меня отчитывать за позднее возвращение и сомнительного вида приятелей. Пропустив его слова мимо ушей, я направился прямиком в свои покои, велев ему принести что- нибудь поесть, таз с водой и чистые полотенца. Продолжая ворчать, он начал исполнять приказания. Когда он принес мне все, что я просил, я отправил его спать, закрыв за ним дверь.
Содрав с себя тунику, я внимательно, насколько позволял мне это сделать тусклый свет лампы, изучил полученное в схватке ножевое ранение. Хотя на вид ничего особенного в нем не было, я едва вытерпел жжение, когда усиленно промывал его вином. Затем я перевязал рану при помощи сложенного полотенца, прикрепив его к себе полосками ткани, вырезанными из туники. И решил про себя, что поутру непременно пойду к Асклепиоду, чтобы он осмотрел меня.
Долгое путешествие вкупе с приключением, происшедшим на улицах Рима, изрядно меня вымотали. Я это понял только тогда, когда, сев на кровать, стал с трудом запихивать в пустой желудок пищу. Мне не раз случалось быть раненным в бою, но в стычках такого рода участвовать раньше не доводилось. Очевидно, последствия внезапного и неожиданного нападения повергли меня в тоску и меланхолию. Особенно удручало меня то обстоятельство, что на мою жизнь покушались те, что сами являлись отбросами общества, самыми отъявленными мерзавцами, каких только можно вообразить.
Не мог я смириться и с тем, что мальчишка-взломщик опять ускользнул у меня из рук. Только он мог привести меня к амулету, похищенному из моей спальни. При этом я взглянул на окно, чтобы убедиться, что декоративная бронзовая решетка, которая была установлена по моему заказу, цела и невредима. Судя по внешнему виду, она стоила потраченных денег. Тем не менее я уже начал верить в то, что в моей комнате орудовало некое сверхъестественное создание и его не смогут остановить никакие преграды.
Морщась от боли, я лег в постель и закрыл глаза. Прошел еще один день, за который мне удалось многое прояснить, но этого, к сожалению, было еще не достаточно.
ГЛАВА 9
На следующий день я сел писать письмо. С того дня, как мне повстречался паланкин с весталкой, меня не переставали одолевать тревожные мысли. Поначалу я проиграл в уме возможные варианты развития событий, но потом их отбросил: уж слишком кощунственными казались они мне, не говоря уже о том, что совершенно не вписывались в рамки закона. Однако со временем я был вынужден снова к ним вернуться, ибо уже не сомневался, что под удар поставлено благо Республики. Кроме того, моей жизни грозила смертельная опасность, а такие обстоятельства придают отношениям человека с богами совершенно иной оборот.
«Досточтимая тетушка, — начал свое послание я. — Тебя приветствует безвестный племянник Деций Цецилий Метелл. Буду тебе весьма признателен, если ты позволишь нанести тебе визит при первом удобном случае. Мое намерение повидать тебя продиктовано двумя причинами. Во-первых, я слишком долго пренебрегал своими семейными обязанностями по отношению к тебе. Во-вторых, ныне мне поручено вести дело государственной важности, в котором, смею надеяться, ты не откажешь мне помочь. Если не сочтешь мою просьбу за дерзость, пожалуйста, отправь ответ с моим посыльным».
Я свернул папирус в рулон и, скрепив его восковой печатью, сверху надписал: «Почтенной госпоже Цецилии Метелле. Передать лично в руки».
После этого отдал свиток мальчику-рабу, которого нанял у одного из своих соседей, и велел ему доставить послание в Дом весталок и подождать ответа. Юнец понесся во всю прыть исполнять приказание, очевидно размышляя над тем, какого рода его ждет вознаграждение. Когда приходится прибегать к услугам чужих невольников, обыкновенно таковое бывает достаточно щедрым.
Капитан ночного дозора доложил о четырех трупах, найденных утром на улицах города. Однако я решил с ними повременить. Во-первых, потому, что по всем признакам они были жертвами уличной драки. А во-вторых, я имел полное право сослаться на убийство Павла, расследование которого, учитывая сложившиеся обстоятельства, не терпело промедления. Кроме того, смерть четырех разбойников, скорей всего, не достигла бы Сената даже в качестве слухов. Единственное, что от меня требовалось, это вычеркнуть их имена из списка получателей зернового пособия, если они были вольными гражданами. Вряд ли в ближайшие три дня мог кто-нибудь объявиться, чтобы опознать их личность. Поэтому, скорей всего, оборванцев похоронят в братской могиле, и больше о них не вспомнит ни одна живая душа.
Насилу завершив утренние обязанности, я поспешил в школу Статилия, чтобы повидаться с Асклепиодом.
— Ты? — удивился он, очевидно не ожидая так скоро увидеть меня снова. — Что же случилось на этот раз? Неужели еще одно экзотическое убийство?
— Нет. Хотя оно едва не случилось. Во всяком случае, пострадавший есть. Он тут прогуливался неподалеку. И вот явился к тебе за врачебной помощью. Твои рабы умеют держать язык за зубами?
— Входи.
Очевидно, мои слова произвели на него впечатление, потому что он тотчас посторонился, пропуская меня в ту самую комнату, в которой два дня назад едва не задушил меня.
— Ты самый интересный человек из всех, кого мне довелось встретить после приезда в Рим, — сказал он.
Я сел на маленькую табуретку и, задрав тунику вверх, обнажил спину. Врачеватель снял с меня жалкое подобие повязки, которой я пытался перевязать рану, и кликнул кого-то из своих рабов. В комнату вошел мужчина, Асклепиод дал ему какие-то указания на не известном мне языке, после чего принялся исследовать мою рану.
— Мне приходилось жить среди нецивилизованных народов. Однако я ни разу не видел, чтобы на общественного деятеля так часто нападали.
— Между прочим, одним из моих обидчиков был ты, — напомнил ему я, сморщившись от боли в боку.
— Я действовал исключительно в образовательных целях. А вот тот, кто оставил это, — он ткнул пальцем в рану, чем исторг из меня очередной стон, — наверняка покушался на твою жизнь. Рана была нанесена широким и коротким двусторонним мечом. Таким, какой используют гладиаторы на арене. Или довольно крупных размеров прямым кинжалом, слегка изогнутым на конце. Обрати внимание на легкую насечку в начале раны. В этом месте клинок впервые коснулся плоти прежде, чем совершить разрез.
— Я знаю, что это было за оружие, — с некоторым нетерпением произнес я. — Я видел его собственными глазами. Равно как видел того головореза, который нанес мне этот удар. Это был гладиаторский меч.
— Так я и думал! — с ликованием воскликнул Асклепиод.
— Весьма восхищен тем, что твое мнение вновь подтвердилось. Итак, не мог бы ты что-нибудь сделать с этой раной? Поутру она показалась мне более серьезной, чем ночью. Очевидно, из-за того, что тогда я был усталым, а освещение тусклое.
— О, беспокоиться на этот счет пока нет причины. Если, конечно, не начнется гангрена. А если она начнется, то тем более волноваться ни к чему. Ибо в таком случае выжить тебе, скорей всего, все равно не удастся. Однако уверяю тебя, это маловероятно. Потому что организм у тебя молодой и сильный. И рана чистая, без каких-либо признаков гноя. Если в ближайшие дни не появится отечности или воспаления, значит, все будет хорошо.
