Могила М. Ф. Лукина на Новодевичьем кладбище в Москве.
А геббельсовская пропаганда поспешила оповестить мир о падении Смоленска и разгроме защитников города, в том числе и 16~й армии. Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль, выступая в палате общин, опроверг это хвастливое заявление и привел сообщение советского командования о том, что северная часть Смоленска находится в руках советских войск. Гитлер вступил с премьером Великобритании в полемику.
Член военного совета армии Лобачев показал командарму Лукину полученную из политуправления фронта радиограмму.
— Читай, Михаил Федорович, что о тебе говорит бесноватый фюрер.
— Обо мне? — удивился Лукин.
— Любопытно, — усмехнулся стоящий рядом Сорокин.
Генерал Лукин читал вслух: «Я, Адольф Гитлер, оспариваю утверждение сэра Уннстона Черчилля и рекомендовал бы английскому премьеру запросить командующего 16-й армией русского генерала Лукина, в чьих руках находится Смоленск…»
— Нашел, черт, кого выставлять в свидетели, — проговорил Сорокин.
— Соедините меня с Городнянским, — попросил Лукин. — Авксентий Михайлович, — обратился он к командиру 129-й дивизии, — где находится ваша дивизия?
— Правофланговый полк ведет бой за областную больницу.
— А где ваш командно-наблюдательный пункт?
— В том же кирпичном доме, где вы были у нас.
— Ну вот, все в порядке. Спасибо вам, желаю успеха!
— Разрешите узнать, товарищ командующий, что случилось?
— Да вот Гитлер по радио доказывает всему миру, что в Смоленске не осталось ни одного русского солдата.
— А кто же держит фашистов в Смоленске? — послышался возмущенный голос Городнянского. — Вот сейчас я огоньком напомню Гитлеру о себе.
— Давай, Авксентий Михайлович, да покрепче!
О факте гитлеровского бахвальства стало известно в подразделениях, на огневых позициях. Даже в той адски напряженной обстановке бойцов позабавила самоуверенность фюрера. Они не верили фашистской пропаганде, которая из кожи лезла, чтобы посеять в наших рядах настроение обреченности. На обратной стороне вражеских листовок и «пропусков для сдачи в плен» бойцы рисовали карикатуры, сочиняли частушки, высмеивающие Гитлера.
В Заднепровье борьба велась за каждый дом. Отдельные узлы обороны по нескольку раз переходили из рук в руки. Гитлеровцы потеснили наши подразделения и захватили часть железнодорожной линии. Генерал Городнянский приказал на рассвете выбить врага с этого участка. Атака удалась, фашисты отошли к берегу. Но, получив подкрепление, снова начали теснить наших бойцов. Отступая, кто-то оставил станковый пулемет, и он оказался на нейтральной полосе. Каждая винтовка для защитников Смоленска была бесценна, а тут — брошен станковый пулемет! Вернуть оружие вызвался красноармеец Козлов. Он выскочил из окопа, поднял руки вверх и на глазах у всех пошел навстречу вражеским автоматчикам. Все затаили дыхание: что будет? С немецкой стороны послышались крики:
— Рус, плен! Гут, рус!
Когда до пулемета оставалось несколько метров, Козлов прыжком бросился к нему и с близкой дистанции открыл по фашистам огонь.
— Я вам покажу «рус, плен»! — приговаривал он. — Получайте, гады!
Отважного пулеметчика поддержали другие бойцы. Они поднялись в атаку и вышибли гитлеровцев на левый берег реки.
Когда об этом эпизоде Городнянский доложил генералу Лукину, командарм распорядился представить смельчака к ордену.
В штаб армии шли донесения о героических подвигах бойцов, командиров и политработников. Да и без донесений командарм видел, как сражаются его люди. Но силы таяли. Полки нуждались в подкреплении. И оно наконец-то пришло.
Утром 25 июля в штаб шумно вошли Лобачев и Сорокин. Оба были возбуждены.
— Могу порадовать вас, Михаил Федорович! — воскликнул Лобачев.
Лукин насторожился. Чем может порадовать комиссар в такой обстановке? А Лобачев, переглянувшись с Сорокиным, продолжал:
— Ожидаемое нами пополнение коммунистов-добровольцев наконец-то прибыло.
— Около двух тысяч человек, — вставил Сорокин. — Из Горького, Владимира, Иваново-Вознесенска, Воронежа. Больше половины из Москвы.
— Вот за такую весть спасибо. Где же они?
— Сейчас отдыхают в лесу. Люди прошли около ста километров пешком, их нигде даже не накормили горячей пищей, во время перехода фашистские самолеты то и дело обстреливали и бомбили колонну. Мы вот с Константином Леонтьевичем уже беседовали с ними, даже митинг провели. Рассказали им, что происходит в Смоленске. Настроение у людей бодрое. Обещали не подвести.
— Какой возраст у добровольцев? — поинтересовался Лукин.
— Самый разный, — ответил Лобачев.
— Но стариков нет, — поспешил заверить Сорокин.
— Многие до войны служили в армии, есть участники гражданской войны, — продолжал Лобачев. — Рвутся в бой. Мы тут посоветовались и решили семьсот пятьдесят человек направить в сто двадцать девятую. Вы не против?
— Правильно решили, дорогие товарищи, — поддержал командарм. — Городнянскому совсем туго. Я сейчас же позвоню ему, вот обрадуется!
Генерал Городнянский разделил добровольцев на группы и включил в обескровленные полки.
Первый бой для необстрелянных добровольцев начался внезапно. На участке 438-го полка фашисты перешли в атаку, смяли небольшие остатки одного из батальонов, овладели заводом, примыкавшим к аэродрому, и уже выходили к ангарам.
Генерал Городнянский приказал контратаковать противника, опрокинуть его, восстановить положение и продолжать дальнейшее наступление в сторону Днепра.
Первая рота горьковских добровольцев в количестве двухсот пятидесяти человек под командованием старшего политрука Василия Агафоновича Селезнева и инструктора Горьковского обкома партии старшего политрука Василия Николаевича Смирнова развернулась в боевой порядок и пошла в первую контратаку. Немцы открыли минометный огонь. Но добровольцы стремительно шли вперед. То в одном, то в другом месте вспыхивали рукопашные схватки. Контратака была настолько мощной, что немцы растерялись, были опрокинуты и смяты.
Ночью у добровольцев побывал командарм. Он поздравил их с первым успешным боем. У всех настроение было бодрое. Осмотрев боевые порядки роты, Лукин приказал усилить противотанковую оборону.
Когда на помощь войскам, оборонявшим северную часть города, подошли полки дивизии Чернышева, бои в Заднепровье разгорелись с еще большим ожесточением. Враг отступал к Днепру, оставляя квартал за кварталом.
В уличном бою возле рынка группа наших бойцов оказалась отрезанной. Секретарь партбюро 480-го полка старший политрук Ткаченко отобрал добровольцев и повел их на выручку товарищей. В ходе боя несколько раненых бойцов и парторг были схвачены фашистами. Пленных увели в маленький домик за железнодорожной линией. Комиссарская звездочка на гимнастерке привлекла к Ткаченко особое внимание фашистов. Начался допрос. Ткаченко молчал.
— Коммунист? Комиссар? — ухмылялся гитлеровский офицер, тыча пальцем в звездочку.
— Коммунист. Комиссар, — ответил Ткаченко и, отдергивая руку, добавил: — Больше от меня ничего не добьетесь.
