— Ты сам подписываешь себе приговор, — уставшим голосом, как после тяжелой работы, проговорил гестаповец и приказал увести Петрова.
Генерала Прохорова вернули в лагерь. Но в покое не оставили. Гестаповцы попытались все-таки уличить Прохорова задним числом. Они дали ему подписать протокол очной ставки с инженером Петровым, составленный на немецком языке. Прохоров отказался от подписи, потребовал перевода. Но гестаповцы не пожелали переводить протокол. Инженер Петров из гестапо в лагерь не вернулся.
Прохоров рассказал Лукину, как держался на очной ставке Петров, шел на явную смерть, знал, что расправа неминуема, но генерала не выдал.
Лагерь жил своей скрытой напряженной жизнью. После случая с инженером Петровым генералы решили действовать осторожнее. Гитлеровцы, конечно, подозревали, что случаи саботажа, диверсий, исчезновения «агитаторов» не обходятся без влияния советских генералов. Понимали и Лукин с Прохоровым, что Френцель постарается избавиться от них. Он это сделал бы и раньше, но, по всей вероятности, было указание держать пока генералов в лагере. Гитлеровское командование имело на них свои виды.
Долго ждать не пришлось. Вскоре после возвращения Лукина из госпиталя в лагерь Вустрау пожаловал сам генерал Власов. Он приехал в сопровождении двух немецких офицеров. Один из них — Стефан Цорн. Только теперь генералы увидели своего старого знакомого в офицерской форме.
Власов был в длинном черном штатском пальто, которое делало его еще выше и сутулее. Лукин видел его в последний раз в Наркомате обороны в начале сорок первого года. Власов щелкнул каблуками и приложил руку к полям фетровой шляпы на немецкий манер. Потом вытащил из кармана бумагу:
— Прошу вас прочитать, господин генерал!
Не отвечая на приветствие, Лукин молча взял бумагу и начал читать «Воззвание к русскому народу». В нем партия и Советская власть объявлялись враждебными народу нашей страны и далее говорилось о том, что в скором времени будет сформирована русская освободительная армия — РОА, которая пойдет освобождать Россию.
— Ну и что? — спросил Лукин.
— Прошу подписать эту бумагу! — торжественно провозгласил Власов. — Вам доверяется высокая честь — быть командующим РОА.
— Вот что, Власов, — громко сказал Лукин. — В моих глазах ты просто изменник и предатель, и та шайка отщепенцев, которую ты наберешь под свое бесславное знамя, тоже будет не армией, а сборищем предателей. Ты бросил бойцов и командиров, которых доверили тебе вывести из окружения. И детям известно, что капитан покидает судно последним, а ты… — генерал волновался, от негодования его била дрожь. — Запомни, Власов, тебя проклянет русская земля во веки веков. Да и сами фашисты видят в тебе гниду. Запомни: немцы любят предательство, но не любят предателей.
Власов изменился в лице, он, видимо, не ожидал, что разговор примет такой крутой оборот.
— Ты же знаешь, какая у нас сталинская система… Ты сам в тридцать седьмом пострадал.
— Система? — вспылил Лукин. — Ты не доволен системой? Эта система тебя выучила, присвоила генеральское звание.
— И все равно Советы не доверяли мне, — бормотал Власов, пряча от Лукина глаза. — Я был в загоне…
— Врешь! До войны ты командовал дивизией. Потом принял корпус. В сорок первом получил армию! Какое же это недоверие? А если бы и не доверяли, разве это оправдывает измену Родине?!
— Успокойся, Лукин. Ты должен считать за честь, что тебе первому я предлагаю подписать этот исторический документ.
— Да я скорее подпишусь под собственным смертным приговором. Пошел вон, предатель!
— Вот видите, — сказал Власов, обращаясь к немецкому майору, — с какими трудностями приходится сталкиваться при формировании армии. А вы мне не верили! Я предлагал командовать РОА генералам Снегову, Понеделину, Карбышеву. Теперь и Лукин отказывается.
— Генерал Лукин, видимо, плохо представляет себе, к каким последствиям может привести его этот разговор и отказ! — со сдержанной угрозой в голосе пробурчал майор. — В России вас уже объявили врагом народа. Еще раз предлагаю вам пост командующего РОА. Что вас связывает с Советами?
— Категорически отказываюсь! Я понимаю, что вам выгодно, чтобы я стал командующим. Но я отказываюсь! Слышите? Отказываюсь!
— Спокойно! Спокойно, генерал! — вмешался Стефан Цорн.
По лицу Власова пробегали судороги, дрожащими руками он вытащил пачку махорки и стал крутить цигарку.
— Видишь, Власов, тебе немцы даже сигарет не дают. Махорку и то самую паршивую куришь. И будешь у немцев на побегушках. Я не пророк, Власов, но ты вспомнишь мои слова!
— Довольно! — закричал Цорн. — Вы еще раскаетесь. Вы можете из этого лагеря не вернуться. Вы знаете, куда отсюда можете попасть?
— Вы мне не грозите, — сдерживаясь, ответил Лукин. — Не надо меня стращать смертью. Не боюсь я ваших угроз. Самое худшее со мной уже произошло, я считаю, что хуже быть не может.
Майор нервно дернулся и вышел из комнаты. За ним поспешил Власов. Стефан Цорн немного задержался.
— То, что с вами произошло, еще не самое худшее, — проговорил он. — Мы с вами довольно долго нянчимся. У немецкого командования может лопнуть терпение. Я вам, как старый знакомый, советую еще подумать.
— Пошел ты… — выругался Лукин и отвернулся.
После этого разговора Лукин долго не мог успокоиться. Острыми, болезненными толчками билось сердце, не хватало воздуха…
Вскоре после этой встречи Власов прислал к генералу Лукину двух своих офицеров. Они привезли письмо Власова, в котором тот приглашал Лукина приехать в Дабендорф, где обещал создать лучшие условия, и указывал при этом, что никто от него никакой работы требовать не будет. В письме было и признание Власова: «Ты оказался прав. Немцы не доверяют мне. Во главе подразделений РОА поставлены немецкие офицеры и фельдфебели. Я не имею права никуда уходить без разрешения немецкого командования».
Лукин прочитал письмо, внимательно оглядел прибывших офицеров и спросил:
— Вы кто такие?
— Мы — адъютанты генерала Власова.
— А вы понимаете, на какой шаг пошли, согласившись работать у Власова? Как дошли до того, что предали свою Родину? Ведь вы молодые люди, родились при Советской власти, вас выучила Советская власть, вот и немецкий язык знаете. А чем вы Родине ответили в тяжелую для нее минуту? Вы ее предали, и предали трижды. В первый раз, когда живыми и невредимыми сдались в плен, второй раз, когда дали согласие служить в РОА, и третий раз, когда собираетесь воевать против своей Родины, против своего народа. Стратегическая инициатива сейчас в руках Красной Армии, немцы, безусловно, войну проиграют, в каком качестве вы видите себя после нашей победы, как вы будете смотреть в глаза вашим родным и близким?
Генерал долго разговаривал с посланцами предателя. Постепенно они менялись в лице и наконец расплакались, как школьники.
— Сами не знаем, как случилось, — оправдывался старший лейтенант сквозь слезы. — Смалодушничали. Понимаем, что теперь пропали, что совершили страшную ошибку, но не знаем, что делать, как ее поправить.
— Да, — сказал Лукин. — От ошибок никто не застрахован, такова жизнь, но нельзя путать ошибки с предательством. Это разные вещи. Но еще не поздно опомниться. И нечего слезы лить. Если вы действительно осознали свою вину, постарайтесь искупить ее. Начинайте активно проводить работу среди личного состава РОА. А при первой возможности бегите, уходите в партизаны и кровью искупайте свою вину перед Родиной. А Власову передайте, что я предпочитаю оставаться в лагере советских военнопленных и делить с ними судьбу. И пусть прекратит присылать ко мне парламентеров, я никогда не изменю своих взглядов, своего поведения.
