Просматривая кадры фронтовой кинохроники, Лукин почувствовал неодолимое желание еще раз побывать в тех местах, где сражались и умирали его войска, где сам он пролил свою кровь, защищая Москву. Вместе с ним по местам боев поехал бывший военный корреспондент «Правды» писатель Михаил Брагин.
Чем ближе они подъезжали к Вязьме, тем больше волновался генерал, считая, что его никто тут не знает.
В гостинице мест для них не оказалось. Но стоило Брагину сказать, что приехал Лукин, как дежурная, переспросив: «Наш Лукин?» — выбежала из-за стеклянной перегородки навстречу Михаилу Федоровичу.
На следующий день, сменив «Волгу» на вездеход, они объезжали места боев.
Сколько их, памятных мест, разбросано на холмах Смоленщины и в лесах под Вязьмой и даже затеряно в лесных чащобах, запахано и засыпано землей! Много воды утекло в седом Днепре-Славутиче, упрятала земля солдатские могилы. На этих рубежах солдаты приняли смерть, на этих рубежах ушли в бессмертие. Неумолимое время сгладило окопы-шрамы на лице Земли. А шрамы, оставленные войной на человеческом сердце, — что их сгладит?..
Научный сотрудник Смоленского областного архива Леонид Котов показал Лукину ржавую винтовочную гильзу. В ней была записка. На небольшом клочке пожелтевшей бумаги — косые торопливые строчки. Сохранились лишь обрывки фраз, которые можно разобрать с помощью лупы: «…мы держались долго. Я, Курочкин Иван, Гуще… Ветр… Ивани…»
Кто они, эти герои? Известен лишь Курочкин Иван. А остальные? Считаются без вести пропавшими. Непросто встречаться с прошлым. Обнажив голову, Лукин глядел на записку, а перед мысленным взором всплывал крестьянский двор, раненые у костерка под облетающей яблоней и вопрос пожилого бойца: «Как с нами-то будет… пропадем? Или как?» Тогда генерал сказал им правду. Он не имел права скрывать горькую правду той тяжелейшей обстановки. Он сделал все, чтобы отправить раненых в тыл. Все, что было в его силах. Но трагические обстоятельства оказались выше. Да, как он и советовал, многие ушли к партизанам… Но большинство… большинство навсегда остались неизвестными солдатами.
В селе Шутово Лукин нашел избу, в которой размещался его штаб. Был полдень, неимоверно палило солнце, а перед мысленным взором генерала стояла дождливая, пополам со снегом, октябрьская ночь сорок первого года. Отсюда он передал последнюю телеграмму в Ставку о том, что отдает приказ взорвать и сжечь оставшуюся боевую технику и прорываться из кольца.
Лукин пытался найти штабные землянки в лесу под Василисино — не нашел. Он узнал место, где с группой генералов и командиров пытался выйти к двадцатой армии Ершакова, Широкая лощина тогда была заполнена туманом и казалась озером. Она и сейчас заполнена утренним туманом и похожа на озеро. Но на противоположном берегу, где в октябре сорок первого маячила фигура немецкого часового, выросли березки, и лоскуты тумана прикрывали их белые, как поминальные свечи, стволы…
Узнал Лукин и болото около села Богородицкого, то самое, у которого начался прорыв из окружения. Но, сказали, скоро его осушат.
Жизнь не стоит на месте, она стремительно шагает по земле, за которую сражались и умирали его солдаты.
…Они возвращались в Москву, и уже не писатель Михаил Брагин расспрашивал Лукина, а он сам интересовался тем, что произошло в сорок первом между Вязьмой и Москвой. Конечно, изучая архивные документы, Лукин уже представлял масштабы сражения на ближних подступах к столице. Но ему хотелось посмотреть места грандиозной битвы. Он то и дело останавливал машину, чтобы опытным военным глазом оценить рубежи, где решалась судьба Москвы.
Пустынна была автомагистраль, тревожно шумели по ее сторонам леса. Брагин рассказывал, а генералу Лукину виделось, как наши танки идут в атаку, как они горят, но уцелевшие не уступают дорогу на Москву, держат можайский рубеж. На Бородинском поле сосредоточилась 32-я стрелковая дивизия полковника Полосухина. Здесь формировалась 5-я армия, пока окруженные западнее Вязьмы войска Лукина сдерживали фашистские дивизии.
Вот оно, Бородинское поле. Шевардинский редут, флеши, где сражалась армия Багратиона, а в сорок первом сражался батальон капитана Щербакова. Они поднялись на Курганную высоту в центре Бородинского поля, названную батареей Раевского, где в 1812 году геройской смертью погиб начальник артиллерии этой армии 28-летний генерал Кутайсов, а в 1941 году — командир батареи старший лейтенант Зеленов.
Генерал Лукин смотрел на памятники и думал о том, что история не уходит в прошлое, даже если уходят делавшие ее люди. Она — урок, без знания которого нельзя войти в будущее.
Памятники героям Отечественной войны 1812 года, памятники героям Великой Отечественной войны. Строгие, как совесть, обелиски.
…Ни в Смоленске, ни под Вязьмой, ни в Москве нет памятника командарму Лукину.
В 1966 году Маршалы Советского Союза Тимошенко, Рокоссовский, Конев, Еременко и генерал армии Курочкин написали письмо Л. И. Брежневу. Там были такие строки:
«Убедительно просим Вас поддержать наше ходатайство о присвоении генерал-лейтенанту в отставке Лукину Михаилу Федоровичу звания Героя Советского Союза. Мы глубоко убеждены в том, что генерал-лейтенант Лукин М. Ф. вполне заслужил это высокое звание, проявив великолепное мужество, личный героизм и замечательное мастерство полководца во время Смоленско-Вяземского сражения, сыгравшего огромную роль в битве за Москву.
В этот трудный период войны против фашистских захватчиков 16-я армия под командованием Лукина вместе с 19-й и 20-й армиями, сочетая упорную оборону с решительными контратаками, остановили наступление рвавшейся к Москве мощной военной группировки противника и в ожесточенных, кровопролитных боях сдерживали ее более двух месяцев.
…Мы считаем, что присвоение генерал-лейтенанту в отставке Лукину высокого звания Героя Советского Союза явится справедливым признанием и оценкой его больших заслуг перед нашим государством, партией и народом».
Ходатайство видных военачальников не было поддержано.
6 мая 1970 года Маршал Советского Союза Жуков писал о генерале Лукине: «…я испытывал и испытываю чувство восхищения его стойкостью и мужеством… он остался таким, каким был, — скромным, немногословным, истинным героем Отечественной войны и пашей Победы» [36].
Страна только что отпраздновала 25-летие Победы над фашистской Германией. В московских скверах буйствовала весна и начинала цвести сирень.
25 мая неподалеку от Новодевичьего кладбища собрались толпы людей. Вдоль дороги, ближе к тротуарам выстроились инвалидные коляски, «Запорожцы» с ручным управлением.
Гроб с телом Михаила Федоровича Лукина вынесли из автобуса и на руках понесли через кладбищенские ворота. Неожиданно скорбную тишину взорвали автомобильные сирены. Не предусмотренные траурным ритуалом гудки набирали силу, сливались в один мощный тревожный гул. Этот гул разносился над Москвой-рекой и плыл выше, к Ленинским горам. Так прощались ветераны войны со своим командармом. Так прощался народ со своим Героем.
Примечания
1
