испанского кеба, бомбившие Гернику и Мадрид, из легиона «Кондор». В штабах разрабатываются схемы и графики боевых действий. Накануне курского сражения из Германии, Норвегии и Франции прилетели пополнения. Прилетела даже специальная «тропическая» эскадрилья со Средиземноморского театра военных действий. Ян и его друзья впервые увидели в таком количестве лучшие и новейшие самолеты Германии — истребители «Фокке-Вульф-190А-4», штурмовики «Хейншель-129», модернизированные бомбардировщики «Хейнкель-111», «Ме-110» в трех вариантах — истребитель, бомбардировщик и разведчик.
Эти сведения доставила в лес Федору Аня Морозова.
— На аэродроме, — говорила Аня скороговоркой Данченкову, сидя с ним в тени дуба, — самолеты стоят с подвешенными бомбами, а летчики в казино все в страшном возбуждении. Только и разговоров, что о реванше за Сталинград. Называют это операцией «Цитадель». Мушкетеры и Верный прислали свежую карту авиабазы. Дюда почти все на ней переставил… Вот она.
Комбриг разгладил на колене тонкий лист папиросной бумаги.
— …Так… Немцы усилили кольцо наземной обороны вокруг своей военно-воздушной базы, — проговорил он, водя пальцем по карте. — Вот новые данные… Да, этот орешек нам не по зубам. Видно, моя мечта разбить аэродром так и останется мечтой… Мощная охрана. Общая численность немецких войск — пять с половиной тысяч солдат и офицеров. Больше ста пятидесяти зенитных орудий. Это, Аня, три зенитных дивизии. Пояс легкого оружия ПВО — в радиусе полутора километров, пояс тяжелого оружия — в радиусе восьмисот метров. Внезапности нападения добиться нельзя: местность открытая, простреливается на три-четыре километра. У немцев отличные осветительные средства — все поле чуть не до Трехбратского прожекторами освещается. Мы были бы как на ладони, а они от нас скрыты… Положу тысячу партизан, всю бригаду и ничего не добьюсь. Тут и пяти-шести бригад не хватит. — Данченков поднял глаза на Аню. — Вся надежда на поляков, Анюта, на Верного и на твоих подруг. Сещинский аэродром всегда был одним из самых важных аэродромов Гитлера в России. Теперь же, из-за его близости к Курску, он стал еще важнее. Надвигаются решающие дни. Мы надеемся на вас: поймите, ваша «могучая кучка» может сделать больше дивизии на фронте! Надо крушить базу изнутри. Еще недолго осталось: скоро будет праздник и на вашей улице в Сеще, и на нашей просеке в Клетнянском лесу!
— Вот еще сообщение от Верного, — сказала Аня, доставая из волос туго свернутую бумажку.
Комбриг развернул бумажку, пробежал ее глазами: «Установлена новая трасса самолетов из Сещи на юг через Алень, Акуличи (координаты 10-02), далее на Брянск, Курск. Летят по 8 бомбардировщиков…»
— Твой Верный, — взволнованно воскликнул комбриг, — просто золото! Замечательно! Теперь наши соколы устроят им партизанскую засаду в воздухе!…
Данченков передал Ане шесть мин. Они договорились, что через день Дядя Коля встретится с Ваней Алдюховым в Алешнинском лесу и передаст ему еще двенадцать «магниток».
— Чтобы отвести от вас в Сеще подозрение, — сказал он Ане, — мы постараемся минировать самолеты и на других аэродромах…
В лагере Данченков набросал текст радиограммы и вручил ее радисту: «Мигом в Москву. Это очень важно — сообщение о начале наступления на Курск…»
Круглосуточно работали радиоузлы армейских штабов на Большой земле, десятками поступали сообщения о том, что гитлеровская армия готовилась к безумному прыжку на Центральном фронте. Десятки тысяч глаз стерегли каждый шаг гитлеровцев в их тылу. Один из первых сигналов поступил от сещинских подпольщиков.
Аня вернулась с минами из лесу поздно ночью. В этот час Гитлер подписал приказ о переходе своих войск в наступление на Курск.
Едва забрезжил рассвет, весь личный состав авиабазы был поднят по тревоге. Все — от воздушных асов, кавалеров Рыцарского креста с мечами и дубовыми листьями, чьи портреты печатались в берлинских журналах, до аэродромной прислуги с разноцветными нарукавными повязками, поляков из Вартеланда и чехов из германского протектората, французов, союзных испанцев, итальянцев, венгров и румын, — слушали, вытянув руки по швам, приказ фюрера:
«Мои солдаты! Ваша победа должна еще более, чем раньше, укрепить во всем мире убеждение, что всякое сопротивление германским вооруженным силам в конечном счете бесполезно. Колоссальный удар, который будет нанесен сегодня утром советским армиям, должен потрясти их до основания».
Замерли впереди ряды летчиков — коричневые шлемофоны с очками, небесно-голубые или коричневые комбинезоны с перекрестием белых ремней подвесной системы парашюта на груди, черные ботинки.
Позади стоит польская стройрота из Вартеланда. У четырех подданных фюрера, у четырех заклятых его врагов, тяжелые мины оттягивают карманы…
После исступленного троекратного крика «Хайль!» в честь «величайшего полководца всех времен и народов» какой-то немецкий генерал зачитал приказ фельдмаршала Роберта фон Грейма, командующего 6 -м воздушным флотом: эскадрам, базировавшимся на Сещинском аэродроме, надлежало во исполнение приказа «любимого фюрера» и верховного командующего вернуть рейху утерянное господство в воздухе, подавить и уничтожить советскую артиллерию и живую силу большевистских армий в их тактической глубине, взломать русскую оборону на участках прорыва, открывая путь танковым таранам, прикрывать наземные войска на полях великого и решающего сражения, крушить большевистские полчища Советов, когда обратятся они в паническое бегство. Более двух тысяч самолетов бросал в бой Гитлер в операции «Цитадель»…
К стоянкам «хейнкелей», поднимая пыль, мчались со склада грузовики с баллонами с кислородом и сжатым воздухом. Вновь на аэродроме появились двухтонные бомбы — огромные, хвостатые металлические сигары весом в полтонны, тонну и две тонны, на которых какой-то «шприц» — офицер пропаганды — вывел белой краской названия русских городов: «Москва», «Ярославль», «Горький», «Калуга», «Тула», «Саратов»…
— Ничего себе пасхальные яички! — посмеивались возбужденные немцы, глядя на двухтонные бомбы.
— И наши орлы снесут эти яички в Москве!…
На старте выстроились «мессеры». Ведущий поднял, оглядываясь, руку из кабины, и позади из всех кабин поднялись руки. Эскадрилья готова к вылету. С вышки взвилась сигнальная ракета. Опущены на глаза летные очки. Щелкнули замки фонарей кабин, взревели моторы. Один за другим взлетали самолеты. На старт выруливали все новые и новые эскадрильи. Решающий час пробил.
Когда по команде распались ряды, Ян Большой шепнул друзьям, направляясь к стоянке самолетов:
— Мины расходовать экономно. В первую очередь гробить флагманов, командиров и асов — их вы узнаете по тиграм, бизонам и прочему зверью, намалеванному на фюзеляжах! И не только по зверью — по всяким «ангелам смерти» и белым танцующим скелетам.
Первую мину поставил на двухмоторный двухместный истребитель «Мессершмитт-110Д» Ян Маленький, когда поляки подвешивали к этому истребителю два подвесных бензобака, вмещающие 900 литров бензина. Взревев своими моторами, мощностью в 1100 лошадиных сил, «мессер» вырулил на бетонку и унесся к своей гибели…
Вот мотористы заводят моторы еще одного «Me-110Д». Заводят первый, второй. Моторы ревут на полных оборотах — три тысячи оборотов в секунду. Змеистым, радужным блеском сверкает июльское солнце на невидимых черных трехлопастных винтах… И еще один «мессер» стоимостью в миллион рейхсмарок плюс два летчика уносятся в небытие…
Во многих районах вражеского тыла наши партизаны добились «господства на рельсах». Оккупированная земля чуть не всюду горела под ногами захватчиков. Воздушные же пути-дороги считались свободными от партизанских мин — пойди заминируй небесную синь да облака! Но отвага подпольщиков и магнитные мины замедленного действия сделали невозможное возможным. Теперь мы знаем не только о партизанской войне на рельсах, но и о тайной войне в воздухе.
