пряниками, а также пачку с собачьим крекером, которым угостила Кона, после чего он сел возле нее и дал лапу.
– Пожалуйста, – сказала она в ответ на его благодарность и потрепала его лохматую голову.
Мегги уже успела вдоволь полакомиться пряниками и выпить чашку чая, когда в кухню вошла Брианна.
– Я думала, ты еще не приехала, – обрадовалась она.
– Сделала бы это куда раньше, если бы знала, какие лакомства меня тут ожидают. У тебя много постояльцев?
– Да, семья из Лондона, студент из Дерри и две прелестные дамы из Эдинбурга. Как отдохнула?
– Там чудесно! Все время солнце… Да что говорить? Я нарисовала кое-что, чтобы показать тебе. Это вернее, чем писать письма.
Брианна взяла рисунки.
– Ой, какая красота! А у меня для тебя газетные вырезки из Парижа.
– Откуда ты их взяла?
– Попросила Рогана, чтобы прислал. Сейчас покажу.
– Лучше потом. У меня пошла работа, и, боюсь, они только взбудоражат меня. Я и так знаю, что все прошло неплохо.
– А в Рим тоже поедешь?
– Не знаю. Не думала. Когда я здесь, все это кажется каким-то смутным сном.
– Теперь ведь ты можешь ездить, если захочешь. И куда захочешь.
– Ну, это сильно сказано, Бри. Хотя кое-куда могу. – Ей захотелось переменить тему, потому что сестра вот-вот должна была спросить о ее отношениях с Роганом, а говорить об этом у Мегги нет ни желания, ни сил. Поэтому она сказала:
– Ты слышала, Элис Куин родила мальчика? Его назвали Дэвидом. Вчера было крещение. Он орал как резаный во время всей церемонии, представляешь?
– Элис теперь не узнать, – задумчиво сказала Брианна. – Совершенно другой человек. А какая была ветрогонка… Да, брак и материнство меняют людей, хотя ты утверждаешь, что никто никогда не меняется.
«Вон как уже заговорила сестрица, – подумала Мегги. – Должно быть, неспроста. Начала серьезно задумываться о своем будущем. Наконец-то!»
– У матери все неплохо, – продолжала Брианна.
– Я, кажется, тебя не спрашивала про нее!
– А я все равно говорю. Лотти заставляет ее сидеть на воздухе и даже ходить пешком.
– Ходить? Она еще не разучилась?
– Мегги! Зачем ты так? Последний раз, когда я была у нее, она мирно сидела с пряжей в руках, а Лотти мотала клубок. Правда, уже через минуту мать отложила пряжу и начала жаловаться, что Лотти загонит ее в гроб своими штучками. Говорила, что два раза увольняла ее, но та никуда не уходит.
– А что Лотти?
– Молча раскачивалась в своей качалке и только улыбалась.
– Если Лотти и правда уйдет…
– Этого не случится. Я же не договорила. Конечно, когда я услыхала такое, то страшно забеспокоилась и начала извиняться перед Лотти. Тогда она перестала качаться и сказала матери: «Мейв, хватит волновать свою дочь. Вы хуже сороки-балаболки. Возьмите пряжу!» Она сунула ей в руки моток и объявила мне, что собирается научить мать вязанию.
– Это будет грандиозно. Хоть чем-нибудь займется, кроме своей Библии.
– Самое интересное, что мать подчинилась ей, хотя продолжала ворчать и жаловаться. У меня ощущение, Мегги, что ей начинает нравиться такая жизнь.
В собственном доме.
– Главное, ты теперь свободна, сестрица… Но я пришла не для того, чтобы без конца говорить о ней.
– Тогда скажи о том, что беспокоит тебя, Мегги.
– С чего ты взяла?
– Чувствую. Поссорилась с Роганом?
– Зачем нам ссориться? У нас… Почему ты решила, что я вообще думаю о нем?
– Потому что видела вас вместе.., как вы глядите друг на друга. Ну.., и не только глядите.
– Чушь! Это ни к чему не обязывает. Мы давно не дети… У нас общие дела, они идут успешно, и, конечно, мы хотим, чтобы так было дальше. Вот и все, что у нас…
– Ты его любишь?
– Еще чего! – Нет, она не хочет его любить! Не должна! – Он, видимо, воображает, что это так, как ты говоришь, но не могу же я отвечать за то, что приходит ему в голову. И не собираюсь менять свою жизнь ни
