– По-моему, это должно быть понятно даже дублинцу, – ответила она со смехом, в зеленых глазах светилось злорадство. – Смотрите, я принесла вам цветы!
– Очень мило. Поставьте их в воду. Она снова рассмеялась.
– У вас каждый предмет должен знать свое место, не так ли? Но, насколько могу судить, ваши мысли заняты сейчас не поиском воды для цветов.
Он не стал отрицать очевидного – естественной реакции мужчины, которая была ощутима.
– Вы мертвого разбудите, – пробормотал он и положил руки ей на бедра, чтобы приподнять ее со своих колен.
Но она еще крепче прижалась к нему – так, что сделала больно.
– Какой прекрасный комплимент я слышу, – вкрадчиво сказала она, целуя его снова, слегка покусывая зубами его губы. – Вы собираетесь закончить вашу работу прямо сейчас, или у вас найдется немного свободного времени?
– Найдется.
Пальцы рук, лежащие на ее бедрах, пришли в движение. Он ощущал ее запах – она пахла полевыми цветами и дымом от печей. Никакой парфюмерии. Их лица почти соприкасались, комната была наполнена солнцем, и он ясно видел матовый цвет ее щек, легкий румянец, россыпь золотых веснушек, бирюзовую глубину глаз.
– Мне кажется, мы совершаем ошибку, – пробормотал он, делая героические усилия, чтобы голос звучал ровно. Но не смог сдержать стона, когда язык ее коснулся его уха, и следующие за этим слова прозвучали уже не слишком уверенно. – Нам следует выбрать время и место.
– Так выбирайте скорее, – прошептала она, продолжая расстегивать пуговицы на его рубашке. Господи, что он мелет? Какое время? Какое место?
– Мы оба должны решить… – Он говорил прерывистым голосом. – Есть ли у нас потребность.., необходимость.., ведь если мы…
Она ударила его кулаком в грудь.
– У меня есть потребность! Слышите, Роган? Я собираюсь завладеть вами! Сейчас, здесь. – Она впилась ему в губы, шепча между поцелуями:
– Ну же, прогоните меня.
Разве он сам не хочет этого? Боится? Вполне может быть. О нет, он хочет… Хочет…
Это были его последние разрозненные мысли перед тем, как ее груди оказались у него в руках, и он услышал удовлетворенный стон, который перелился из ее рта в его, словно густая винная влага.
Он сдернул с нее рубашку, под которой был маленький лифчик, возбудивший его еще больше, и рывком вскочил со стула.
– К черту всю болтовню! – пробормотал он и поднял ее на руки.
Ее руки и ноги сплелись вокруг его тела, рубашка свисала с кисти руки, держась на одной нерасстегнутой манжете.
Мегги была небольшого роста, совсем легкая: но Роган сейчас ощущал в себе такую силу, что ему казалось, мог поднять гору. Ее губы и язык не знали покоя, прикасаясь к его губам, языку, ушам, шее, в ее маленьком горле все время дрожал какой-то напряженный, волнующий звук.
Он направился со своей ношей к выходу из кухни, споткнулся о лежащий там половик, пошатнулся, и Мегги ударилась плечом о дверной косяк. Это испугало Рогана, но она беззвучно рассмеялась и еще сильнее сжала его ногами.
Снова их губы слились в судорожном, отчаянном поцелуе. Оторвавшись от ее рта, он сквозь тонкую материю начал целовать ее грудь, жадно, как ребенок, высасывающий молоко у матери.
И снова волна блаженства, острого до боли, прокатилась по всему ее телу. Таких невероятных ощущений она никогда раньше не испытывала и даже представить не могла, что такое возможно. Если какие-то ростки сомнения еще оставались в ее душе, то теперь окончательно исчезли, и она поняла: обратной дороги нет. Все должно свершиться, и как можно быстрее.
– Скорее! – выдохнула она, когда он, оторвавшись от двери, устремился к ступенькам, ведущим наверх. – Скорее!
Он поднялся по невысокой пологой лестнице и, толкнув ногой дверь, оказался в спальне. Здесь тоже было солнечно, ветер трепал занавески в открытых настежь окнах.
Они оба упали на незастеленную постель. Сейчас ему было не до беспорядка, царившего в комнате и в любое другое время вызвавшего бы у него неодобрение, если не отвращение.
Ими владело и повелевало сейчас лишь одно чувство – страсть. Вернее, вожделение, которое не нуждается в раздумьях, словах, даже в ласках. Они набросились друг на друга, как беззаботные звери, срывая одежду, сбрасывая обувь – эти признаки цивилизации, забытой сейчас и никчемной. Отскакивали пуговицы, рвались швы, рушились все преграды…
Его руки, казавшиеся такими мягкими, даже нежными, были сейчас грубы и жестоки, они могли причинить боль, оставить царапины, ссадины. Но они приносили ей невыразимое наслаждение, которое пронзало все ее существо, как молния – тучи. Ее груди снова оказались у него в руках, и поскольку все преграды остались далеко позади, он втянул губами затвердевший сосок и прикусил его зубами. Она вскрикнула, но не от боли, а потому, что волны нахлынувшей страсти захлестнули ее с новой силой. Мегги испытала сильный оргазм. И прежде чем она успела удивиться этому, желание вновь овладело ею.
Она бормотала какие-то полузабытые кельтские слова, которых не знала, но которые пришли от далеких предков и свили себе гнездо где-то глубоко в тайниках ее души. Никогда она не думала, что желание может быть таким требовательным, таким настойчивым. Подобного с ней еще не бывало. Она дрожала от его прикосновений, как натянутая тетива, растворялась в его поцелуях без остатка, предоставляя все свое податливое тело, которое неимоверно возбуждало Рогана, все таинственные углубления и выпуклости, в его власть.
