Он повернулся и чуть сгорбив спину перебежал на другую сторону улицы. Только сейчас все поняли, сколько же надо было сил иудею, чтоб явиться сюда, чуть ли не под нос польскому князю при котором вся дворцовая стража.
Купец помог Микулке сесть, но, не смотря на страшную боль во всем теле, паренек этим не удовольствовался.
– Помоги встать… – покусывая губы, попросил он.
Купец подставил плечо и Микулка, едва не теряя чувств, стал во весь рост. На кольчугу не хотелось даже смотреть, поэтому он подхватил только меч и, забросив за спину, нестойкой поступью направился к княжьему терему.
– Ты куда?! – вытаращил глаза купец.
– Пойду прогуляюсь… – попробовал улыбнуться Микулка.
13.
Тяжеленное бревно выскальзывало из вспотевших ладоней, уставшие руки двигались все медленнее, словно Претич бился не на вольном воздухе, а по самую макушку в воде. Его снова достали копьем, но даже ярость и боль уже не могли добавить новых сил для битвы.
Владимир, стоя на одном колене, стойко держал с десяток поляков и им слишком часто приходилось добавлять свежих людей, чтоб десяток оставался хотя бы десятком. Зато Белоян без устали метался от одного к другому, не давая полякам нападать со всех сторон одновременно. Враг быстро убывал числом под тяжкими ударами Претича и юрким мечом князя, а верховный волхв навевал неописуемый ужас, на глазах у всех раздирая ратников надвое. Но и его уже дважды пробили копьем… Все таки силы киевлян таяли быстрее, чем остатки польского воинства. Враг слишком превосходил их числом. Сверх всякой меры…
И вдруг, словно волна ветра прокатилась по булатному полю вражеской рати, копья дрогнули и одно за другим полетели в пыль, а сами поляки, срывая шлемы, выставляли ладони вперед, нарочито выказывая свою безоружность. Владимир, не веря глазам, осторожно опустил меч – еще немного и зазубренное оружие само бы выпало из израненных рук.
– Сдаются? – спросил он упавшего на колени Претича. – Что там такое, Ящер меня забери? Неужто богатыри прибыли?
– Один уж точно явился! – весело рыкнул Белоян, разглядев то, что заставило сдаться пять десятков поляков.
И действительно, на холм, чуть не падая, на израненных ногах карабкался Микулка. Весь избитый, на лице места живого нет, но за плечами меч, а левая рука волоком тянет богато разодетого поляка. Настолько богато, что можно было подумать…
– Да это же Бутиян! – вскочил на ноги Владимир. – Микулка взял в полон польского князя!
Следом за пареньком плотным строем шагали не меньше трех сотен горожан, вооруженных чем попало. Среди них были даже бабы с озлобленной решительностью в глазах, видимо те, чьих мужей побили захватчики.
– Победа… – сипло выдохнул Претич.
Он закашлялся, но вылетевшее из его уст слово подхватила толпа и оно заметалось по холму, над крышами теремов и полетело в небесную высь, словно белоснежная голубиная стая.
– Победа!!! – радостно ревела толпа.
– Победа!!! – многократно вторило эхо.
Толпы горожан шли не только за Микулкой. Весть о победе выгнала на улицу всех, от стариков до малых детишек и теперь они со всех сторон стекались к казармам, осторожно ступая среди груды поверженных воев. Радостные крики выгнали с чердаков целые стаи птиц и они закружились в вечереющем небе, будто мягко струящийся водоворот в прозрачной синеве небес.
Еще догорал пожар на площади у ворот, еще бегали по городу перепуганные безлошадные конники, но победа казалась такой же полной, как круговые ковши с медом на княжьем пиру. И только Владимир быстро пришел в себя, только он не поддался общему хмельному чувству.
– Запереть ворота! – снова обретая властную осанку, приказал он. – И всем на пожар, а то в такую сушь выгорит половина Киева. За городом еще десятитысячная рать, рано пока радоваться!
– Да разве они что-то могут без князя? – Микулка весело поднял за шиворот насмерть перепуганного Бутияна. – Надо его на кол посадить и на стену выставить. Чтоб даааалеко видать было.
– Доброе место пустым не бывает… – сплюнул Владимир розоватой слюной. – Найдется кто-нибудь другой, кто поведет это войско на город. Недооценивать врага никогда нельзя… Этому я выучился с раннего детства. Точнее выучили. Хорошие были учителя…
Тризор быстро миновал заросшую густыми травами лощину и вышел почти к самому Собачьему оврагу. Место тут было дикое, имевшее худую славу, да и солнце клонилось к вечеру, поэтому староста свернул влево и стал карабкаться на крутой склон невысокого холма. Уже отсюда были видны тонкие струйки дыма, по которым в любое время можно отличить военный лагерь. Тризор оглянулся на оставшийся позади Киев и, не смотря на сбитое дыхание, еще больше ускорил шаг.
Двое дозорных, словно тени, вышли из-за густого куста шиповника. Яркое, но уже клонившееся к западу солнце сияло в пластинах доспехов лужицами расплавленного металла, а короткие копья слепо уткнулись в бока Тризора. Он молча вытянул из-за пазухи грамоту и протянул наиболее грозному, хотя кто из них старше или важнее так и не понял.
Короткий взгляд на небрежно выведенные буквы, короткий кивок и рука одного из дозорных указала пришлому русичу направление к лагерю. Тризор так же молча кивнул, трогаясь следом, и пересохшая глина захрустела под ногами, вздымаясь невысокими брызгами пыли, а второй дозорный остался за кустом, вглядываясь и вслушиваясь в окружающее пространство.
Лагерь кипел многолюдьем, не менее трех сотен ратников устроились у костров на рыжеватой земле, а шатры, словно бородавки на коже смока, отбрасывали удлиняющиеся тени.
Тризора подвели к самому большому шатру и знаком велели ждать. Сопровождающий, не входя внутрь,
